Стихотворения. Поэмы - [99]

Нам не видны эти дни, —

В сердце пушты кто ж заглянет? —

Но, что славно шли они,

Отрицать никто не станет.

Ну, а дальше… словом… ну…

Словом, как я ни тяну,

А сказать не удержусь я,

Хоть писать и стыдно… Ну…

Дивная случилась штука…

Впрочем, что за диво в том:

Ишток взял суму и посох

И предстал пред стариком.

Губы двигались, но только

Он ни слова не сказал,

Будто голос

Потерял.

Старец сразу разгадал,

Что юнец сказать стремится,

Это ясно поняла

И красавица девица.

Поглядел на внучку дед

И заплакал вместе с ною.

Тут и Ишток зарыдал,

Да не так, а посильнее.

И они рыдали хором,

Так, что лучше и нельзя,

И хозяин

Поднялся,

И у Иштока с плеча,

Плача, он суму снимает.

Внучка

Посох отнимает.

Здесь тот посох, здесь сума…

Ибо этот человек,

Глупый Ишток — не ушел,

А остался здесь навек.

Хоть и звался простаком он,

Все же был он не дурак,

Чтобы прочь уйти из дома,

Где его любили так!

Все в природе увядало,

Уж ненастье в пуште выло,

Но невесте на венок

Все-таки цветов хватило…

Муж с женой из церкви вышли,

Давши верности обет.

И, растроганный сердечно,

Вот о чем сказал им дед:

«Нынче счастливы вы, дети!

Будьте счастливы и впредь!

Но теперь, изведав радость,

Я могу и умереть».

«Умереть тебе нельзя, —

Зять сказал. — Ты должен жить,

Чтобы правнуков своих

В добрый час благословить!»

…И приходят и уходят

День за днем, за годом год,

Соревнуются: который

Больше счастья принесет?

И… рассказывать ли это?

Ветер гонит облака,

Всюду снег ложится густо…

Степь под снегом… ночь близка.

Лишь один огонь сияет в пуште:

Там, на хуторе, лампадка зажжена,

Льет она сиянье на счастливцев,

Радуется будто и она.

Там, на хуторе, у теплой печки,

Где поленья искрятся, трещат,

Сели старец, муж и молодица,

С ними двое маленьких ребят.

И прядет и напевает молодица.

Муж и дед с детьми играют. А в окно

Зимний вихрь стучится. Не ворвется!

Песня льется, и жужжит веретено.

Пешт, 1847 г.

Апостол Перевод Л. Мартынова

^{183}

1

На мрачный город навалилась ночь,

В других краях луна блуждает,

Смежились

Золотые очи звезд,

Мир темен,

Как подкупленная совесть.

Один-единственный заметен луч

Там, в вышине,

Мерцает он устало,

Как чей-то взор мечтательный, больной,

Как чья-нибудь последняя надежда.

Горит под крышей этот огонек.

Кто там не спит в мансарде при лампадке?

Кто бодрствует высоко над землей?

Там две сестры — Нужда и Добродетель.

Огромная, огромная Нужда,

Она едва вмещается в мансарде.

Не больше ласточкиного гнезда

Вся эта поднебесная клетушка.

И пусты стены этого гнезда,

Вернее, были бы они пустыми,

Когда бы плесень не покрыла их

Своим узором незамысловатым

И не исполосатили дожди,

Чьи струйки, проникая через крышу,

Оставили под ветхим потолком

Широкий след,

Весьма похожий

На шнур звоночный в доме богача.

Здесь воздух тягостен от вздохов

И мерзкой сыростью напитан…

Привыкшие к удобным будкам,

Изнеженные барские собаки

В мансарде этой сдохли бы, наверно!

Сосновый стол, два стула рядом, —

За эту мебель на толкучке

Никто бы не дал ни гроша, —

Кровать с соломенным матрасом,

Сундук, изъеденный жуками, —

Вот все предметы обстановки.

Кто здесь живет?

В усталом свете

Со мглой борящейся лампадки

Перемещаются фигуры,

Неясные, как сновиденья.

Глаза обманывает пламя,

Л может быть, жильцы мансарды

На самом деле столь бескровны,

Столь призрачны?

О, бедность, бедность!

Там, на кровати, мать с младенцем.

Сосет младенец с хриплым стоном

Сухую грудь, но в ней — ни капли,

А мать задумалась, должно быть,

О чем-то

Очень невеселом —

Как в оттепель капель с карнизов,

С ресниц срываются слезинки,

Стекают по лицу младенца…

Но, может быть, и не в раздумье

Застыла женщина, а просто

Роняет слезы по привычке,

И льются, льются эти слезы,

Как по камням

Родник струится.

Сын старший, слава богу, спит.

Иль только кажется, что спит,

Там, на соломе у стены,

Дерюгой грубою прикрыт.

Спи, милый, сии!

Пускай тебе приснится хлеб,

Хотя б во сне ты будешь сыт

И сон твой будет королевским!

А у стола сидит мужчина.

Он молод. И темнее ночи

Его лицо,

Как будто сумрак.

Наполнивший мансарду эту,

Спускается с его чела.

Чело мужчины точно книга,

В которой все заботы мира

Записаны… Нужда и горесть

Мильонов жизней отразились

На том челе, как на картине,

И, освещая ту картину,

Пылают два огромных глаза,

Как две блуждающих кометы,

Которым некого бояться,

Но сами вызывают ужас.

И взгляд тех глаз летит все дальше

Сквозь громоздящиеся тучи,

Покуда, как орел могучий,

Не унесется в бесконечность.

2

Повсюду в мире тишина,

И тишина стоит в мансарде.

Вздыхает ветер за окном —

Вздыхает женщина в мансарде.

Присел в постели старший мальчик,

К стене устало прислонился

И глухо, будто из могилы,

Сказал:

«Отец, хочу уснуть я,

Но мне от голоду не спится.

Отец, найди кусочек хлебца!

Хоть покажи и спрячь обратно,

И это будет хорошо!»

«Мой милый, подожди до завтра!

До завтра. Утром хлеб получишь,

Ты булку сдобную получишь

На петушином молоке!»

«Нет! Нынче черствый хлебец

Дороже мне, чем завтра утром

Любая сдоба, потому что

Могу до завтра умереть!

И я умру. Я это знаю!

Ты день за днем сулишь мне завтра,

Но завтра будет, как сегодня, —

Голодное, как и вчера!

Отец, скажи, когда умрем мы,

Когда в могилу нас положат,

И там нас будет мучить голод?»

«Нет, сын мой, если мы умрем,

Мы больше голодать не будем».

«Отец, тогда хочу я смерти!

Прошу тебя — купи мне гробик,