Пал Панди. Петефи
Перевод Е. Умняковой
[1]
Поэт, чьи стихи берет сейчас в руки читатель, родился 1 января 1823 года в Кишкереше, одной из деревень, расположенных на венгерской равнине, а 31 июля 1849 года пал под Шегешваром, сражаясь за свободу своей родины.
До нас дошло более восьмисот пятидесяти стихотворений Петефи; им написаны три рассказа, роман, две драмы (одна из которых была им уничтожена); он перевел на венгерский язык трагедию Шекспира «Кориолан» и, ради заработка, несколько иностранных повестей и романов. После него осталось и некоторое количество других материалов: статьи на политические темы, дневники, критические заметки, путевые очерки и более трехсот писем. Наиболее ценными в этой части наследия Петефи являются его письма Яношу Араню: переписка, рожденная дружбой этих двух поэтов, представляет собой выдающееся явление европейской мысли — как переписка Гете с Шиллером, Чернышевского с Некрасовым и Добролюбовым.
Шандор Петефи (настоящая фамилия Петрович) прожил всего двадцать шесть лет, первое его стихотворение было напечатано в 1842 году. Таким образом весь его творческий путь укладывается в каких-нибудь шесть-семь лет, причем последний год жизни он провел «inter armа» [2] и хотя его муза не умолкала и в грохоте революции и боев за национальное освобождение, он был поглощен отнюдь не одной литературой.
Сын зажиточного крестьянина, арендовавшего корчму и мясную лавку, Петефи учился — с переменным успехом — в различных городах и селах страны. Когда ему шел шестнадцатый год, он провалился на экзамене по истории в гимназии города Шелмец, и отец, который к тому времени с трудом сводил концы с концами и был близок к полному разорению, отказал сыну в материальной поддержке. Петефи махнул рукой на свое образование, уехал в Будапешт и поступил статистом в первый венгерский национальный театр, мечтая найти призвание на артистическом поприще. Потом он стал солдатом, опять гимназистом, снова артистом. Память о солдатчине осталась для него связанной прежде всего с городом Шопрои, время ученичества — с городом Папа; выступая в труппе бродячих актеров, он хорошо узнал Кечкемет, Пешт и многие села Венгрии. Жизнь будущего поэта была полна прямо-таки легендарных нужд и лишений. Зиму 1843 года в Дебрецене он провел, дрожа от стужи, в не топленной комнате. «Я дошел до крайней степени отчаяния, — вспоминал он о тех горестных временах, — и тогда я набрался храбрости и пошел к одному из самых великих людей Венгрии, как игрок ставит на карту последние деньги, решив: жизнь или смерть. Этот великий муж прочел мои стихи, отозвался о них восторженно, и по его рекомендации они были изданы «Кружком»; я вдруг обрел деньги и имя». Этот поворот судьбы, да и рассказ о нем поэта тоже похожи на сказку. «Один из самых великих людей Венгрии» был не кто иной, как Михай Вёрёшмарти, классик венгерской поэзии, а «Кружок», издавший стихотворения Петефи, — «Национальный кружок», объединявший прогрессивных деятелей страны.
Так, словно по мановению волшебной палочки, изменилась жизнь Петефи: его стихи привлекают всеобщее внимание, растет число друзей, но также и врагов. С 1 июля 1844 года он становится заместителем редактора либерального журнала «Пешти диватлап» («Пештского модного журнала» — так назывались иллюстрированные литературные журналы, включавшие также и раздел мод); но уже к концу года, стремясь к духовной независимости, уходит из журнала, чтобы целиком посвятить себя поэзии и жить литературным трудом. В условиях феодальной Венгрии это было дерзкое решение… Но в любом литературном окружении Петефи становился центром, вернее, можно сказать, что центр литературной жизни перемещался туда, где был Петефи.
В те годы в насквозь прокуренных комнатках писателей планировалось будущее Венгрии; постоянным местом встреч молодых литераторов стало кафе «Пиллвакс». Здесь, «за круглым столом», подолгу просиживали Петефи, Йокаи, Пак, Палффи, Карой Берци [3], здесь складывалось общественное мнение, но сюда же частенько наведывались и тайные агенты полиции, следившие за молодежью. Эта молодежь духовно формировалась на идеалах Великой французской революции. «Какими же мы были франкоманами! — вспоминал об этих годах Мор Йокаи. — Не читали ничего, кроме Ламартина, Мишле, Луи Блана, Эжена Сю, Виктора Гюго, Беранже; а если у нас встречал милостивый прием английский или немецкий поэт, то это были блудные дети своей нации — Шелли и Гейне. У Петефи благоговение перед всем французским превратилось в настоящий культ. Его комната была вся завешана присланными из Парижа дорогими его сердцу литографиями, изображавшими деятелей революции 1780 года: Дантона, Робеспьера, Сен-Жюста, Марата и госпожи Ролан».
По инициативе Петефи весной 1846 года было организовано «Товарищество десяти», восставшее против издательского произвола и задумавшее выпуск нового литературного журнала. Создание этой группировки было не просто «экономической забастовкой» писателей против «модных журналов»-, это был бунт поднимающей голову молодой прогрессивной литературы. «Товариществу десяти» не удалось получить разрешение издавать свой журнал, но в это время редактор «Элеткепек» («Картины жизни») Адольф Франкенбург пригласил членов товарищества к сотрудничеству в его издании. Вскоре руководство этим журналом полностью перешло в руки молодых: в 1847 году во главе его стал Мор Йокаи, а затем Йокаи вместе с Петефи. Вокруг этого журнала и стремился теперь Петефи объединить всех литераторов «Молодой Венгрии», «той Молодой Венгрии, — писал он, — которая не хочет вечно латать изношенные лапти родины и ставить заплату на заплате, а хочет нарядить ее с головы до пят в новую одежду».