Стихотворения. Поэмы - [95]

Мысль из-под пера скользила, ускользала, —

Нет, она писать была не мастерица.

Наконец в своей растерянности шалой —

«В полночь будь у южной башни», — написала,

Сам не зная, как попав в свою палатку,

Лег в ней Вешелени на медвежью шкуру.

Жестким мех казался, постлан был негладко,

Вешелени встал и вышел злой и хмурый.

В поисках помягче постланной постели

Лег на голый камень в глубине ущелья.

Высилась скала как раз против Мурани.

Он в раздумье сел под сенью старой ели.

Снизу доносилось ручейка журчанье,

Птичек голоса над головой звенели.

Раньше он совсем не замечал их пенья,

А теперь впервые слушал в умиленье.

«Наконец нельзя так! — он вскричал с досадой. —

Я заворожен! Я только ею занят!

Мир завешен силой колдовского взгляда!

Занавес на всем, и тьма мой взор туманит.

В занавесе дырка проткнута иголкой,

Чтобы этой ведьмой любоваться в щелку.

Хороша, смела! Мы были б славной парой.

Схоронив жену, я горевал невольно,

Но пришел в себя я скоро от удара,

Так она была скучна и богомольна.

Лучше б до меня она пошла в монашки.

В браке состоять совсем не шло бедняжке.

О любовь, любовь! Нежданной гостьей чудной

Ты пришла ко мне. Сказать тебе спасибо

Иль проклясть, что кончен сои мой непробудный,

Что могла ты сдвинуть каменную глыбу?

Вдруг она ответит гордо, нелюбезно?

Не толкай меня, безумье, к краю бездны».

На Мурань взглянув с угрозою впервые,

Он пошел в шатер и замер на пороге:

В глубине палатки ждал ответ Марии.

У него едва не подкосились ноги.

Став белей бумаги, он волненье спрятал

И письмо рукой дрожащей распечатал…

…Вот и ночь пришла, видений королева.

Месяц в волосах у ней венцом сияет.

Гибель звезд алмазных на груди у девы,

Как ни при каком дворе не насчитают.

Но сейчас пришла царица без регалий:

Небо затянуло, звезды не сверкали.

Ночь пришла в плаще под черным капюшоном.

Может быть, и ей свиданье предстояло?

Вешелени ждал во рву под бастионом

И о милой думал. Время шло, бежало.

Вдруг он вздрогнул: в башне на краю обрыва

Пробило двенадцать гулко и лениво.

Он считал удары. Как он волновался!

Из окошка сверху к башни основанью

Лестницы конец веревочной спускался.

Вешелени вверх полез без колебанья.

Что ждало его? Блаженство или плаха?

Все равно. С окна он спрыгнул внутрь без страха.

Он застал ее одну, но в ореоле

Тысячи красот, с почетной свитой всею

Темно-синих глаз, волос чернее смоли,

И вишневых губ, и белоснежной шеи.

Лампа на столе от ревности дрожала,

Чувствуя, какое чудо освещала.

«Я пришел, — сказал он, — выразить сначала,

Как я благодарен за великодушье

Повторять ли вновь, что ты уже читала?

Душу ты во мне растормошила! Слушай:

В одиноком сердце, мертвом и угрюмом,

Птицей вьет любовь гнездо с веселым шумом.

Это сердце дрожью все теперь объято

Не как розы куст от ветра дуновенья,

Но как иногда качаются Карпаты

В миг, когда колеблет их землетрясенье.

Это сердце — крепость, и она — во власти

Овладевшей ею величайшей страсти.

Но скажи, что ждет меня в судьбе тяжелой?

Жалость ли твоя? Или благоволенье?

Женская насмешка? Гордости уколы?

Или на вершине моего мученья

Ты надежды замок возвести решила?

Объясни, зачем меня ты пригласила?»

«Хочешь знать зачем? — переспросила Сечи. —

Потому что я горю к тебе любовью.

Сердцем и рукой, поверь чистосердечью,

Я теперь твоя, но вот одно условье:

Докажи и ты мне искренность желанья,

Будь со мною вместе в протестантском стане».

«Нет, — он ей ответил твердо и сурово, —

С этим разум мой не может примириться.

Требуй жертв, проси чего-нибудь другого.

Ты дороже жизни мне. Но есть границы.

Жизни мне не жаль, но выше честь и имя.

Даже для тебя не поступлюсь я ими.

В верности поклявшись цезарскому стягу,

Я по гроб останусь верен клятве этой.

Если научусь я нарушать присягу,

Как сама поверишь ты в мои обеты?

Пожелай другого, сжалься надо мною,

Или я уйду с разбитою душою».

Между тем Мария тихо, молчаливо

Любовалась им и втайне ликовала:

«О, как хороши души его порывы!

Я его себе таким и представляла.

Что же делать мне? Для нашего блаженства

Стать отступницей, пойти на отщепенство?»

И она сказала с яростью притворной:

«Если, оказалось, ты такой безбожник,

Что не покорился истине бесспорной,

Что ж, ты не уйдешь отсюда, ты — заложник.

Раз пренебрегаешь ты постелью брачной,

Есть другая спальня, там темно и мрачно».

Потайную дверь Мария отворила.

Рядом был застенок с черным эшафотом.

Глянул Вешелени, но не страх унылый,

Жгучий стыд покрыл его холодным потом.

«О, глупец! — вскричал он. — О, глупец влюбленный,

Простотой своей и страстью ослепленный!

Я предвидел ведь, подозревал ловушку

И пришел, однако, к своему позору!

Где помощник твой? Поторопись, подружка!

Кончены мои с тобою разговоры.

Обезглавь меня, зарой в могильной яме

И укрась мой холм ослиными ушами!

Тот, кого сам бог войны щадил в сраженье,

Женскими руками глупо пойман в сети!

Но при чем тут ты и это обвиненье?

Каждый жнет, что сеял. Это я в ответе!

Приступай скорей к заслуженной расплате.

Не тебя, себя я предаю проклятью».

«Думать брось о плахе! — женщина вскричала. —

Не на плаху, нет, сюда, в объятья эти!

Силы нет такой, чтоб между нами стала.

Жребий наш записан на одной планете.

А чтоб честь твоя осталась без изъяна,

В вере я сама отступницею стану.

Мне единоверцы не простят разрыва.