Стихотворения. Поэмы - [94]

«В бой, друзья! Примером храбрости послужим!» —

Раздается слово воодушевленья.

Зов Марии льется жаворонка трелью,

Звонко отдаваясь в глубине ущелья.

Бесновался конь под ней разгоряченный,

Удила грызя и фыркая все время.

Всадница бряцала саблей золоченой

В панцире стальном, в стальном блестящем шлеме.

Панцирь, сабля, шлем отсвечивали резко,

Но в глазах Марии было больше блеска.

Люди позади лихого командира

Ждали, чтоб завыли вражьих пушек глотки.

Как цепные псы, оскалились мортиры,

Глядя с ближних гор на замок посередке.

И, однако, вместо пушечного грома

Входит в замок новый вестник незнакомый.

Он — красы мадьярской лучшее наследье,

И его глаза, как факелы отваги,

Светят по дороге к смерти иль победе.

Вот он поднял их и стал белей бумаги.

Перед ним Мария. Кровь с лица мгновенно

Скрылась в угол сердца самый сокровенный.

Он стоял пред ней, соображая туго,

Сам без языка, как колокол разбитый.

Все сочли, что он молчит от перепуга,

Лишь одной Марии было все открыто.

Женщина всегда прочтет в душе мужчины,

В чем ее красы пленительность повинна.

Прелестью своей гордясь и торжествуя,

Что она бедняге голову вскружила,

Всадница к гонцу подъехала вплотную

И улыбкой край зубов полуоткрыла.

Конь одним прыжком осилил расстоянье.

И тогда гонец с трудом прервал молчанье.

«Госпожа! — сказал он. — Мой начальник снова

Предлагает сдаться. Вдумайся серьезно.

Всякий, кто сперва не слушается зова,

Кается, когда раскаиваться поздно.

Грозны наши пушки. Видишь их свирепость?

Львы дохнут огнем и сдунут вашу крепость».

«Поблагодари сердечно полководца, —

Молвила Мария, — но пускай он знает,

Что у нас решили до конца бороться,

И напрасно нас он предостерегает.

Знай, у наших ног в исходе передряги

Лягут ваши львы, как мирные дворняги.

Замок на скале, и укреплен неплохо,

Но, не будь и этих башен из гранита,

Руки и мечи до рокового вздоха,

До последней капли крови нам защита».

Хлопнувши рукой по сабле золоченой,

Кончила Мария воодушевленно:

«С богом! Приходите. Дрогнут наши стены,

Сами мы тогда подымемся стеною.

Крепость может пасть, но храбрость неизменна.

И уж если мы умрем, то как герои.

Мы умрем, не видя, как потом над нами

Оттеснив наш стяг, взовьется ваше знамя».

На нее смотрел гонец в оцепененье,

И слова Марии пропадали даром.

Дух его пылал, как будет все творенье

В страшный Судный день охвачено пожаром.

Поклонился он, а может, без поклона

Удалился, прямо в сердце пораженный.

Юношу Мария провожала взглядом,

Сетуя, что с ним так мало говорила.

«Он бы до сих пор стоял со мною рядом,

Глядя на меня так пылко и уныло.

Больше бед наделать мог гонец несмелый,

Чем его начальник батареей целой».

Только у ворот опомнился насилу

Молодой гонец, позвал сторожевого,

Попросил в сторожку принести чернила

И присед черкнуть по делу два-три слова.

«Сплоховал я, брат, — сказал он, — в замке вашем,

Как гонец-осман пред королем Матьяшем.

Гаркнувши: «Султан привет шлет властелину!» —

Смолк он, и ни с места, стал балда балдою,

С языком отсохшим, так и я, дубина,

Только что стоял пред вашей госпожою.

Здесь есть все, что я забыл сказать в смущенье.

Передай письмо скорей по назначенью».

Сторож снес письмо. Верхом, как прежде, сидя,

В чтение письма Мария погрузилась.

Хорошо еще, что, бедная, при виде

Этих строк с коня на землю не свалилась!

Спешившись и внешне овладев собою,

Со двора она ушла в свои покои.

О, как не терпелось ей одной остаться!

Чуть к себе вошла, раздумывать не стала,

Панцирь свой сняла, чтоб лучше отдышаться,

Так теперь ее вооруженье жало.

Сердце билось с болью, прежде неизвестной,

Отшвырнула шлем, — ей в шлеме было тесно.

Если скинуть шлем и сбросить панцирь можно,

Надо ли, чтоб сабля на боку моталась?

И ее сняла Мария осторожно,

Точно на нее теперь взглянуть боялась.

Та, что обнаженной саблею махала,

С робостью теперь ее в ножнах держала.

Превратился Марс в Венеру. Шум прибоя

Переходит так в безветрия затишье.

На закате, после духоты и зноя

Солнце золотит остынувшие крыши.

И глаза, что прежде молнии метали,

Розы щек в росе счастливых слез купали.

Много раз прочла записку, раз за разом.

«Женщина, превыше всех! — она читала. —

Ум был у меня единственный, и разум

Я не уберег, и ты его украла.

Тысяча сердец зато ему замена,

Отдаю их все одной тебе, бесценной.

Надо увидаться до начала боя.

Может статься, я паду в его разгаре.

Умереть, пред тем не свидевшись с тобою,

Было б равносильно ада вечной каре.

Покажись хотя бы лишь на то мгновенье,

Сколько надо сердцу на одно биенье.

Укажи мне путь, какой тебе угодно.

Я к тебе пробьюсь чрез пламя преисподней,

На тебя взгляну и радостно, свободно

Смерть из рук твоих приму хотя б сегодня.

Свой ответ отправь Ференцу Вешелени

Это он к тебе являлся в укрепленье».

Вот письмо какими чувствами дышало.

Но не поддается вовсе описанью,

Что с Марией сталось, что обуревало

Всю ее при чтенье этого посланья.

Над душой промчалась буря грозовая,

Словно в море волны белые вздымая.

В этом море сердце, маленькая шлюпка,

Смело вдаль гребло сквозь волны и буруны.

Ах, оно везло в своей обшивке хрупкой

Целый мир надежд, сокровища подлунной.

Берег был далек, но цель уж засветилась.

Впрочем, все равно: она на все решилась.

«Напишу ему», — Мария прошептала.

Села, замечтавшись над пустой страницей,