Стихотворения. Поэмы - [105]

А коль не так — тебе на плечи

Навешу я твои лохмотья,

В которых ты сюда явился,

И — уходи куда угодно

И попрошайничай, как прежде!»

И молодому господину

Служить подкидыш начал честно.

Сопровождал его повсюду

И сделался хозяйской тенью.

И по движенью губ хозяйских

Угадывал, что хочет барич,

Чтоб выполнить без промедленья.

…Но все ж страдал наш бедный мальчик

По той причине,

Что юный сударь

Таким же был щенком противным,

Как все барчата…

Ежеминутно, ежечасно

Барчонок унижал Сильвестра:

Коль супом обжигал он губы,

То бил он по губам Сильвестра,

И если кто-нибудь при встрече

Не кланялся барчонку злому,

То он срывал с Сильвестра шапку.

А если за волосы дергал

Цирюльник барича, то барич

Тотчас хватал за чуб Сильвестра.

И не было такой издевки,

Какая бы ни приходила

На ум барчонку. Он Сильвестру

Ступал на пятки: «Прочь с дороги!»

Плевался и бросался грязью,

Чтоб посмеяться: «Как ты грязен!»

И бил. И если мальчик плакал,

То барич звал его ублюдком.

Терпел немало бедный мальчик,

Страдал все больше он и больше,

Однако все свои несчастья

Претерпевал он, как мужчина,

В котором дух живет могучий.

А почему не оставлял он

Мучительную эту службу?

О, если б вы об этом знали!

Нет, не харчи и не одежда

Удерживали от соблазна

Бежать отсюда без оглядки!

Он не был гусаку подобен

Иль петуху, что забредают

Далёко, но, почуяв голод,

Вновь возвращаются к кормушке.

Нет! Был на соловья похож он,

На жаворонка походил он,

Которые, едва почуяв,

Что растворились дверцы клетки,

Пренебрегают сытой пищей

И улетают безвозвратно,

Чтоб вольной волей насладиться.

Вот кем он был! Он был как птица,

Стремящаяся на волю,

Но все ж не покидал он клетки,

Он к этой клетке был прикован

Одним желанием —

Учиться!

Учился он в господском доме:

Стоял он за спиной барчонка,

Заглядывая жадно в книги.

И все, что говорил учитель,

Немедленно запоминал он,

И то, что выучил однажды,

Из головы не вылетало —

Читать, писать он начал прежде,

Чем глупый барич…

Вот так и умножались годы,

Вот так и умножались знанья,

Как будто бы рога оленя,

Они ветвились.

И мальчуган гордился этим.

И, если барич

Все путал, по обыкновенью,

Сильвестр его ошибки видел,

И про себя он улыбался.

Все это понимал учитель

И знал он, что слуга способней

Высокомерного барчонка.

И если тот не знал урока,

Учитель, на позор лентяю,

К слуге с вопросом обращался

И, получив ответ толковый,

Стыдил барчонка.

Но успехи

Сильвестру не сулили счастья.

Наоборот — кичливый барич

Слуге, который был умнее,

Мстил и придумывал обиды

Все оскорбительней, все злее.

А мальчик барские удары

Душою ощущал, не телом.

Краснел не потому, что больно,

А потому, что было стыдно.

Так время шло. И на рассвете

Семнадцатого года жизни

Лучи всходящего светила

Рассеяли туман сознанья,

И каждый луч сливался в букву,

И буквы стали письменами.

«Довольно! По какому праву

Здесь бьют меня? Какое право

Один имеет человек

На то, чтоб обижать другого?

И разве создает господь

Того хорошим, а другого

Плохим? Нет! Если справедлив

Господь небесный, то не может

Так делать! Значит, всех людей

Он любит равно! Вот в чем правда!

Я больше не могу терпеть!

Довольно, хватит, будь что будет!

Я получаю пищу, кров,

Но ведь работаю за это.

И за добро я заплатил.

Они меня заставить могут,

Чтоб я работал дни и ночи.

У них на это право есть,

Но нету права на побои!

Пусть тронут только раз еще,

И я не потерплю, ей-богу!»

Так и случилось. И однажды,

Когда барчонок замахнулся

(Ждать этого пришлось недолго),

Сильвестр воскликнул: «Хватит, барич!

Не смейте! Дам такую сдачу,

Что плакать будете до смерти.

Довольно был я вам собакой,

Которую пинали, били]

Теперь я стану человеком!

Ведь слуги — это тоже люди.

Поймите: то благодеянье,

Что оказал мне ваш родитель,

С меня вы сколотили палкой.

Итак, мы — квиты!»

От этой речи необычной

Остолбенел барчонок. Взвизгнул:

«Ты бунтовщик! Да как ты смеешь?

Подкидыш! Рабское отродье!»

Но голосом, презренья полным,

Ему в ответ промолвил мальчик:

«Да? Рабское отродье? Если

Уж говорить о родословной, —

Быть может, мой отец знатнее

Всех ваших предков, вместе взятых.

А то, что он меня подкинул,

Его, а не моя ошибка.

И если все аристократы

Так омерзительны, как вы,

То мой отец прекрасно сделал,

Что бросил он меня. Теперь

Благодаря его поступку

Я стану честным человеком!

Я бунтовщик? Но если бунтом

Считается у человека

Сознание, что человек он

И остальных людей не хуже,

То званье бунтаря приму я

С великой гордостью! И если б

Свои я чувства обнаружил,

За мной бы встали миллионы

И все бы в мире задрожало,

Как Рим дрожал во дни Спартака,

Когда рабы, сорвав оковы,

Хлестали ими стены Рима!

Нет, милостивый государь!

Бог с вами! Мы должны расстаться.

Сегодня с вами говорил я

Как человек. А коль слуга

Подымется до человека,

То лучше с голода умрет

И лучше он пойдет на плаху,

Но не останется слугой!»

И повернулся он и вышел

Навеки из большого дома,

Где детство, как цветок болотный,

В воде стоячей отцвело.

Пошел куда глаза глядели,

В огромный мир побрел без цели,

И юность загорелась в сердце,

Пылало сердце, будто город,

В котором пламень раздувался

Орущим великаном

Вихря.

И столько образов чудесных

В пыланье этом возникало,

И закалял тот пламень душу,

Как пламень горна брус железа!

А у заставы

Настиг Сильвестра

Учитель барский.

Едва переводя дыханье,