Ему в петле, — хоть мудрый старец
Гораздо больше заслужил!
В минуту вознесенья старца
Соседка не сидела дома,
А видела, как ловкий мастер
На благодетеля накинул
Петлю. И высунул нахально
Старик язык свой, и как будто
Над целым миром издевался
Он на прощанье в этот миг.
Домой вернувшись после казни,
Соседка мальчику сказала
Приветливо и благосклонно:
«Ну вот… Теперь тебя, сыночек,
Черт может взять, когда захочет.
Так уходи же с богом к черту!
Отныне за тебя не платят.
Не на свои же деньги буду
Откармливать тебя, как гуся!
Я окажу тебе любезность
И провожу тебя до двери,
Но если ты назад вернешься,
В канаву выброшу тебя!»
Всего не понял несмышленыш,
Но он повиновался молча.
Когда ж за ним закрылись двери,
На этот звук он обернулся
И в путь бестрепетно пустился.
Он брел
По улицам столицы.
Столь далеко зашел впервые,
И все, что видел, было ново:
Дома, ряды нарядных лавок,
Толпа прохожих разодетых…
Раскрыв глаза, стоял мальчишка,
Раскрыв, глаза, шагал он дальше,
И если улица кончалась,
Она в другую превращалась,
Как будто город был бескрайным.
От путешествие такого
Устал ребенок. И на тумбу
Взял и присел у перекрестка,
Ребят каких-то увидал.
Любуясь блеском их игрушек,
Он улыбался, и как будто
Играл он тоже вместе с ними,
И незаметно задремал.
Спал долго.
Вдруг ему приснилось,
Что два пылающие прута
Из раскаленного железа
В глаза ему хотят вонзиться.
И тут он застонал от страха.
Затрепетал и пробудился.
Была уж ночь. На небе — звезды,
На улицах — ни человека,
И только жирная старуха
Стояла перед ним.
Упорно
Она в глаза ему глядела,
И мальчик испугался больше,
Чем раскаленного железа,
Ее пронзительного взгляда.
И головой припал он к тумбе,
Взглянуть не смея на старуху,
Но и не смея отвернуться.
Погладила его старуха
И ласково проговорила:
«Как звать тебя? Кто папа с мамой?
Где ты живешь? Пойдем. Дай ручку.
Я доведу тебя до дома».
«Сильвестр я, — мальчик ей ответил. —
Кто папа с мамой — я не знаю.
Меня нашли. Дамой вернуться
Я не могу — меня соседка
В канаву бросить обещает!»
«Тогда пойдем, сынок, со мною.
Пойдем! Тебе я буду мамой
Заботливой и кроткой… Хочешь?»
И вслед за страшною старухой
Пошел с тревогою ребенок.
Дрожал, почти терял сознанье —
Чего боится — сам не знал.
«Мы здесь живем, сынок. Вот видишь, —
Сказала страшная старуха, —
Мое жилье — каморка эта!
А кухня будет за тобой.
Ты не соскучишься. Тут — песик…
Эй, песик! Правда, милый песик?
Вот с ним и будете вы вместе
Здесь на одной подстилке спать!
Постели лучшей и не надо —
Тебя согреет милый песик.
Не бойся, это — добрый песик!
Гляди, как ласково он смотрит,
Приветливо хвостом виляет!
Вы будете любить друг друга,
Как братцы, я не сомневаюсь!
Ну вот, ложись теперь и спи.
Есть хочется? Дала бы ужин,
Но поздно, спать тебе охота,
Да и к тому ж, на сон грядущий,
Особенно ребятам малым,
Есть не полезно — черти снятся!
Ложись же, мальчик, и усни!»
Затем старуха удалилась,
А мальчик робко к псу поплелся
И лег с ним рядышком несмело.
Но дружелюбно
Прижался пес к спине ребячьей.
Сквозь сумрак ночи очи пса
Сверкнули, и мерцанье это
Таким казалось мирным, братским,
Что мальчик вовсе осмелел.
Они все ближе и все ближе
Во мгле друг к другу прижимались.
Ребенок гладил пса по шерсти,
И в губы пес его лизнул,
И разговаривал с ним мальчик,
А пес в ответ скулил о чем-то,
И такова была завязка
Горячей дружбы…
А наутро
Старуха мальчику сказала:
«Теперь, дитя мое, послушай!
Пойми, пожалуйста, что даром
Я содержать тебя не стану —
Ведь даром даже гроб господень
Не стерегли! Пойми, дружок:
Работать надо!
Так и написано в Писанье:
«Кто не работает — не ест!»
Тебе придется потрудиться.
Не бойся! Будет этот труд
Не тяжелее, чем у принца!
Труд этот нищенством зовут!
Вот — вся работа. Мне уж стыдно
Просить — я слишком раздобрела.
Меня народ жестокий гонит,
Когда я руку протяну.
А ты для попрошайства годен,
Тебя-то люди пожалеют
И подадут. Ты говори:
«Я сирота, отец мой помер,
А мать лежит больная дома!»
Следить я буду за тобою
Из-за угла, и это значит,
Что ты трудиться должен честно.
В противном случае — заплачешь.
Могу сказать тебе заране:
Добра я в добром настроенье,
Но очень зла я, если — злая!
И будет лучше, если это
Ты на носу себе зарубишь.
Ты понял?
Значит, будешь клянчить
У всех, чье платье побогаче,
Чем у тебя. Таких — немало…
При виде их ты тянешь руку,
Л голову склоняешь набок,
А брови этак вот сдвигаешь,
А губы так вот опускаешь,
А глазки этак вот слюнявишь,
А произносишь вот что, помни:
«Во имя матери и бога!»
Все ясно? Повторять не надо?
Не понял — повторю сначала,
А непонятны объясненья,
Так я науку попрошайства
Вобью в тебя вот этой палкой!»
«Я понял все, — Сильвестр ответил, —
Я ничего не позабуду».
«Ну, покажи! — сказала ведьма.
Послушала и удивилась. —
Хи-хи! Прекрасно, в самом деле!
Впрямь дно нашла я золотое
В тебе, сынок!»
Тут ухмыльнулась
Старуха пакостная:
«Будем
Как графы жить! Совсем как графы!
Немедленно приступим к жатве.
Есть хочешь? Ну, когда вернемся,
Наешься прямо до отвала.
А впрочем, много есть не надо,
А то некстати разжиреешь,
И вся удача, точно заяц,
Ускачет, а тогда по следу
Хоть палкой бей — не будет толку!
Гроша не стоит
Толстый нищий!»
Идут на людный перекресток.
«Вот здесь и встань!» — сказала ведьма,
Сама идет в кабак соседний,