Стихотворения. Поэмы. Драма - [18]

Десять жизней людских

Отработал Владимир Ильич?

И когда сквозь дремоту

Опять я услышу, что начат

Полуночный содом,

Что орет забулдыга-отец,

Что валится посуда,

Что голос твой тоненький плачет, —

О терпенье мое!

Оборвешься же ты наконец!

И придут комсомольцы,

И пьяного грузчика свяжут,

И нагрянут в чулан,

Где ты дремлешь, свернувшись в калач,

И оденут тебя,

И возьмут твои вещи,

И скажут:

"Дорогая!

Пойдем,

Мы дадим тебе куклу.

Не плачь!"

1932

ХУДОЖНИКУ (шуточное)

Б. Иванову

Подшивающий бумажки,

Затерялся в наших буднях

Маленькой многотиражки

Уважаемый сотрудник.

Быть бы вам тореадором

Где-нибудь в Севилье старой,

На балконы бы к сеньорам

Лезть со шпагой и гитарой,

На ковре у милых ножек

Разразиться б серенадой,

Распугав севильских кошек

Оглушительной руладой.

И ходить, как учит мода,

В шляпе и в плаще расшитом;

Из "крестового похода"

С фонарем вернуться — битым,

Но, отделавшись испугом,

Вновь заняться б флиртом, пеньем,

Всем сеньорам стать бы другом

И грозою — всем дуэньям;

И носить на медной пряжке

Пять каменьев изумрудных…

Маленькой многотиражки,

Уважаемый сотрудник!

1933

ПОЕДИНОК

К нам в гости приходит мальчик

Со сросшимися бровями,

Пунцовый густой румянец

На смуглых его щеках.

Когда вы садитесь рядом,

Я чувствую, что меж вами

Я скучный, немножко лишний,

Педант в роговых очках.

Глаза твои лгать не могут.

Как много огня теперь в них!

А как они были тусклы…

Откуда же он воскрес?

Ах, этот румяный мальчик!

Итак, это мой соперник,

Итак, это мой Мартынов,

Итак, это мой Дантес!

Ну что ж! Нас рассудит пара

Стволов роковых Лепажа

На дальней глухой полянке,

Под Мамонтовкой, в лесу.

Два вежливых секунданта,

Под горкой — два экипажа,

Да седенький доктор в черном,

С очками на злом носу.

Послушай-ка, дорогая!

Над нами шумит эпоха,

И разве не наше сердце —

Арена ее борьбы?

Виновен ли этот мальчик

В проклятых палочках Коха,

Что ставило нездоровье

В колеса моей судьбы?

Наверно, он физкультурник,

Из тех, чья лихая стайка

Забила на стадионе

Испании два гола.

Как мягко и как свободно

Его голубая майка

Тугие гибкие плечи

Стянула и облегла!

А знаешь, мы не подымем

Стволов роковых Лепажа

На дальней глухой полянке,

Под Мамонтовкой, в лесу.

Я лучше приду к вам в гости

И, если позволишь, даже

Игрушку из Мосторгсина

Дешевую принесу.

Твой сын, твой малыш безбровый

Покоится в колыбели,

Он важно пускает слюни,

Вполне довольный собой.

Тебя ли мне ненавидеть

И ревновать к тебе ли,

Когда я так опечален

Твоей морщинкой любой?

Ему покажу я рожки,

Спрошу: "Как дела, Егорыч?"

И, мирно напившись чаю,

Пешком побреду домой.

И лишь закурю дорогой,

Почуяв на сердце горечь,

Что наша любовь не вышла,

Что этот малыш — не мой.

1933

КРОВИНКА

Родная кровинка течет в ее жилах,

И больно — пусть век мою слабость простит —

От глаз ее жалких, от рук ее милых

Отречься и память со счетов скостить.

Выветриваясь, по куску выпадая,

Душа искрошилась, как зуб, до корня.

Шли годы, и эта ли полуседая,

Тщедушная женщина — мать у меня?

Убогая! Где твоя прежняя сила?

Какая дорога в могилу свела?

Влюблялась, кисейные платья носила,

Читала Некрасова, смуглой была.

Растоптана зверем, чье прозвище — рынок,

Раздавлена грузом матрасов и соф,

Сгорела на пламени всех керосинок,

Пылающих в недрах кухонных Голгоф.

И вот они — вечная песенка жалоб,

Сонливость, да втертый в морщины желток,

Да косо, по-волчьи свисающий на лоб,

Скупой, грязноватый седой завиток.

Так попусту, так бесполезно и глупо

Дотла допылала твоя красота!

Дымящимся паром кипящего супа

Весь мир от тебя заслонила плита!

В истрепанных туфлях, потертых и рыжих,

С кошелкой, в пальто, что не греет души,

Привыкла блуждать между рыночных выжиг,

Торгуясь, клянясь, скопидомя гроши.

Трудна эта доля, и жребий несладок:

Пугаться трамваев, бояться людей,

Толкаться в хвостах продуктовых палаток,

Среди завсегдатаев очередей.

Но желчи не слышно в ее укоризне,

Очаг не наскучил ей, наоборот:

Ей быть и не снилось хозяйкою жизни,

Но только властительницей сковород.

Она умоляет: "Родимый, потише!

Живи не спеша, не волнуйся, дитя!

Давай проживем, как подпольные мыши,

Что ночью глубокой в подвалах свистят!"

Затем, что она исповедует примус,

Затем, что она меж людьми как в лесу, —

Мою угловатую непримиримость

К мышиной судьбе я, как знамя, несу.

Мне хочется расколдовать ее морок,

Взять под руку мать, как слепое дитя,

От противней чадных, от жирных конфорок

Увесть ее на берег моря, хотя

Я знаю, он будет ей чуден и жуток,

Тот солнечный берег житейской реки.

Слепую от шор, охромевшую в путах,

Я все ж поведу ее, ей вопреки!

1933

АД

Недобрый дух повел меня,

Уже лежавшего в могиле,

В страну подземного огня,

Которой Данте вел Вергилий.

Из первого в девятый круг

Моя душа была ведома —

Где жадный поп и лживый друг

И скотоложец из Содома.

Я видел гарпий в том леске,

Над тем узилищем, откуда

В нечеловеческой тоске

Бежал обугленный Иуда.

Колодезь ледяной без дна,

Где день за днем и год за годом,

Как ось земная, Сатана

Простерт от нас до антиподов.

Я грешников увидел всех —

Их пламя жжет и влага дразнит,

Но каждому из них за грех

Вменялась боль одной лишь казни.

"Где мне остаться?" — я спросил

Ведущего по адским стогнам.

И он ответил: "Волей сил

По всем кругам ты будешь прогнан".

1934

БРОДЯГА

Есть у каждого бродяги

Сундучок воспоминаний.

Пусть не верует бродяга