Стихотворения - [13]

Возвращалось, как юность, ко мне.

1965

«Сквозь вешность, сквозь снежность…»

Сквозь вешность,

Сквозь снежность,

Сквозь бури во мгле,

Железность и нежность

Звенели во мне.

Нас жизнь не спросила,

А жизнь нам дала,

Спасибо, спасибо

За то, что была!

И было уместно

В той жизни нам быть!

И было б нечестно

Ее не любить.

Пришли мы в безбрежность,

И с первого дня

Железность и нежность

Входили в меня.

Меняется внешность

И жизни самой,

Железность и нежность

Бессменно — со мной.

1965

«Певец из Рязани…»

В Хороссане есть такие двери,

Где обсыпан розами порог.

С. Есенин

Певец из Рязани,

Любимец России,

Писал он про сани,

Про звоны осины,

Про сон в Хороссане.

А тут — Хиросима…

Душа не беднее

У нас, современных,

Ей просто труднее

В тревогах бессменных.

Она и лирична

И так же трагична,

Она безгранична —

Вобрала

   и сани,

И звоны осины,

И день в Хороссане,

И тень Хиросимы.

1962

Поэты Победы

Мы — поэты Победы,

В славе, в прахе, в пыли,

Мы — большие поэты,

От большого мы шли.

Ни Берлина, ни Праги

У солдат не отнять.

Годы нашей отваги

Под архив не подмять.

Жизнь, ты можешь жестоко

Даже нас загонять.

Но скажу тебе только:

В угол нас не загнать.

Потускнеют медали?

Их начистим опять.

Мы такое видали,

Что иным — не видать.

И

   без иносказаний,

Не с эстрад-говорильн

Мы такое сказали

И еще говорим!

Не цвели, как нарциссы,

Грудью шли против бед,

Выжигали нацисты

Нашей юности цвет.

Счет потерян

   потерям

По весне, по зиме.

А погибшим — не терем,

А холмы по земле.

Из земли,

   из забвенья

Вызывая ребят,

Как приказ поколенья,

Наши строки трубят.

1965

«Все мужество, которому когда-то…»

Все мужество, которому когда-то

Я присягал на яростной земле,

Сложить с себя, как звание солдата,

Похоронить в уюте и тепле?

Согнуться так, как раньше не сгибался?

Замолкнуть так, как раньше не молчал?

Так ошибиться, как не ошибался?

Так измельчать — как раньше не мельчал?

В пижамы полосатость облачаться

И смутно вспоминать себя бойцом?..

И в мемуарах чуть разоблачаться,

За стол садиться, к прошлому лицом?

И требовать от века отпущения,

Облюбовав сиденье у огня?

Я отвергаю эти допущения,

Как выстрелы. Как выстрелы в меня.

1965

Мой Лермонтов

В противоречьях бытия,

Не укрощен и не прилизан,

Непримиримостью пронизан,

Его стихами думал я.

Еще не впрягся в воз, как вол,

Жизнь не брала еще за горло,

И он по-лермонтовски гордо

Меня по Молодости вел.

Он возникал, как юный бог,

В моем молчании и гневе,

И высоко парил я в небе,

И сам был бог, и все я мог.

Бездумным словом не бряцал,

На мир смотрел высокогорно,

Непререкаемо и гордо

И утверждал и отрицал.

Так с демонизмом лучших лет

Считали мы — без колебаний, —

Что мы свирепо колебали

Все то, чему прощенья нет.

И каждый — молод и силен —

Считал — назло своим трагедиям, —

Что ярым лермонтовским гением

Он персонально осенен.

Все были — «лермонтовцы» сплошь…

Нам было дорого — без юмора —

И то, что Левитанский Юра

Был внешне с Лермонтовым схож,

Что Наровчатов — не седой —

Еще сияющий поручик,

Певец войны и «белых ручек»,

Был тоже Лермонтов собой…

А ветер века в очи дул.

И эти сходства отпылали.

Как утешения — отпали.

Хоть мы и «в яблочко попали».

Как паруса, они опали.

Как листья, с возрастом, упали.

Осталось сходство душ и дум.

Остался вечный разговор

С его печалью и тоскою,

С непререкаемой строкою,

Как трибунала приговор…

(А вы, кому за нами жить, —

Ведь и от вас навеки в звездность

Уйдет ваш лермонтовский возраст —

Спешите что-нибудь свершить…)

Пусть возрасту не возразить,

Как ветру ночи из ущелий,

И лермонтовских ощущений

Не возвратить,

Не возродить,

Но не отдам я никому

Те дни, когда с такою верой,

С такою лермонтовской мерой

Мы подходили ко всему.

И был бы жалок наш разбег,

И жизнь была б к земле прибита —

Когда б не сразу тот Казбек,

Не эта мера и орбита.

1964

«Почему мне приснился комбриг мой опять…»

В. Солоухину

Почему мне приснился комбриг мой опять

И бригада уральцев в строю?

И — мне не пятьдесят,

Даже — не двадцать пять,

Я еще, точно ангел, стою…

Почему мне приснился комбриг мой опять

И товарищи в смертном кольце?

И последний патрон,

     и последняя пядь,

И железная гарь на лице…

Вижу легкую юность далеких людей

(Это — их… Это — днем… Это — тут).

Почему же все снится мне юность друзей,

Что с войны никогда не придут?

Почему это снятся в мои пятьдесят

Еще двадцатилетние сны?

Четверть века назад возвратился солдат,

Только сны не вернулись с войны.

Мой младенческий сон навсегда унесен

(Был он ясен и легок, как пух,

И спалось мне с цветами,

   с землей

     в унисон,

Был, как птица, беспечен мой дух).

Как

   в покой

     себя,

       в травы

         и в облачко

           «вспать»,

В голубое плечо тишины?

Почему мои сны отправляются вспять

В невозвратные дебри войны?

Как пропавшие без вести, пали вы, сны,

Не вернулись с войны…

1967

«Ушли — непреклонны…»

Ушли — непреклонны.

Назад не пришли.

Спасли миллионы,

Себя не спасли.

Остались — любовью,

Прекраснейшим сном,

Пронзительной болью

И вечным огнем.

И на обелиски

Заносим мы их,

Как в вечные списки

Сограждан живых.

В ликующих гимнах

Трубящих годов

Та боль о погибших,

Как совести зов.

Где — с пламенем чаши —

Я стану, как страж.

Погибшие наши,

Я — плакальщик ваш.

1967

Неизвестный солдат

Я безвестный. Я безвестен.

Я без имени — известен.

Вечный житель твой, Земля,

Похоронен у Кремля.

…Был мой путь сюда торжествен: