Стихотворения - [39]

Окрай проталого болота,

К гнезду родимому плывет

И пух буланый узнает,

Для носки пригнутые травы,

Трепещет весь, о стебель ржавый

Изнеможенный чистя клюв,

На ракушки, на рыхлый туф

Влюбленной лапкой наступает,

И с тихим стоном оправляет

Зимой изгрызенный тростник, —

Так сердце робко воскрешает

Среди могильных павилик

Купавой материнский лик,

И друга юности старик —

Любимый, ты ли? — вопрошает,

И свой костыль — удел калик

Весенней травкой украшает.

* * *

У горенки есть много тайн,

В ней свет и сумрак не случаен,

И на лежанке кот трехмастный

До марта с осени ненастной

Прядет просонки неспроста.

Над дверью медного креста

Неопалимое сиянье, —

При выходе ему метанье,

Входящему — в углу заря

Финифти, черни, янтаря,

И очи глубже океана,

Где млечный кит, шатры Харрана,

И ангелы, как чаек стадо,

Завороженное лампадой —

Гнездом из нитей серебра,

Сквозистей гагачья пера.

Она устюжского сканья,

Искусной грани и бранья,

Ушки — на лозах алконосты,

Цепочки — скреп и звеньев до ста,

А скал серебряник Гервасий,

И сказкой келейку ускрасил.

Когда лампаду возжигали

На Утоли Моя Печали,

На Стратилата и на пост,

Казалось, измарагдный мост

Струился к благостному раю,

И серафимов павью стаю,

Как с гор нежданный снегопад,

К нам высылает Стратилат!

Суббота горенку любила,

Песком с дерюгой, что есть силы,

Полы и лавицы скребла

И для душистого тепла

Лежанку пихтою топила,

Опосле охрой подводила

Цветули на ее боках…

Среда — вдова, Четверг — монах,

А Пятница — Господни страсти

По Воскресеньям были сласти.

Пирог и команичный сбитень,

Медушники с морошкой в сыте,

И в тихий рай входил отец.

— Поставить крест аль голубец

По тестю Митрию, Параша? —

— На то, кормилец, воля ваша… —

Я голос из-под плата слышал,

Подобно голубю на крыше,

Или свирели за рекой.

— Уймись, касатка! Что с тобой?

Покойному за девяносто… —

Вспорхнув с лампады, алконосты

Садились на печальный плат,

И была горенка, как сад,

Где белой яблоней под платом

Благоухала жизнь богато.

* * *

Ей было восемнадцать весен,

Уж Сирин с прозелени сосен

Не раз налаживал свирель,

Чтобы в крещенскую метель

Или на красной ярой горке

Параше, по румяной зорьке,

Взыграть сладчайшее люблю…

Она на молодость свою

Смотрела в веницейский складень,

При свечке, уморяся за день,

В большом хозяйстве хлопоча.

На косы в пядь, на скат плеча

Глядело зеркало со свечкой,

А Сирин, притаясь за печкой,

Свирель настраивал сверчком,

Боясь встревожить строгий дом

И сердце девушки пригожей.

Она шептала: Боже, Боже!

Зачем родилась я такой, —

С червонной, блёскою косой,

С глазами речки голубее?!

Уйду в леса, найду злодея,

Пускай ограбит и прибьет,

Но только душеньку спасет!..

Люблю я Федю Стратилата

В наряде, убраном богато

Топазием и бирюзой!..

Егорья с лютою змеей, —

Он к Алисафии прилежен…

Димитрий из Солуня реже

Приходит грешнице на ум,

И от его иконы шум

Я чую вещий, многокрылый…

Возьму и выйду за Вавила,

Он смолокур и древодел!.. —

Тут ясный Сирин не стерпел

И на волхвующей свирели,

Как льдинка в икромет форели,

Повывел сладкое — люблю…

Метель откликнулась: фи-ю!..

Параша к зеркалу все ближе,

Свеча горит и бисер нижет,

И вдруг расплакалась она —

Вавилы рыжего жена:

Одна я — серая кукушка!..

Была б Аринушка подружка, —

Поплакала бы с ней вдвоем!.. —

За ужином был свежий сом.

— К Аринушке поеду, тятя, —

Благословите погостить! —

— Кибитку легче на раскате, —

Дорога ноне, что финить,

В хоромах векше не сидится!.. —

Отец обычаем бранится.

* * *

На петухах легла Прасковья, —

Ел чудилось: у изголовья

Стоит Феодор Стратилат,

Горит топазием наряд,

В десной — златое копие.

Победоносец на коне,

И япанча — зари осколок…

В заранки с пряжею иголок

Плакуша ворох набрала

И села, помолясь, за пяльцы;

Но не проворны стали пальцы

И непослушлива игла.

Знать перед утренней иконой

Она девических поклонов

Одну лишь лестовку прошла.

Слагали короб понемногу…

И Одигитрией в дорогу

Благословил лебедку тятя.

— Кибитку легче на раскате,

Дорога ноне, что финить!

Счастливо, доченька, гостить,

Не осрами отца покрутой!.. —

Шесть сарафанов с лентой гнутой,

Расшитой золотом в Горицах,

Шугай бухарский — пава птица —

По сборкам кованый галун,

Да плат — атласный Гамаюн —

Углы отливом, лапы, меты, —

В изъяне с матери ответы.

Сорочек пласт, в них гуси спят,

Что первопуток серебрят.

К ним утиральников стопой,

Чтоб не утерлася в чужой,

Не перешла б краса к дурнушке,

Опосле с селезня подушки,

Афонский ладон в уголках —

Пугать лукавого впотьмах.

Все мать поклала в коробью,

Как осетровый лов в ладью,

А цельбоносную икону

По стародавнему канону

Себе повесила на грудь,

Чтоб пухом расстилался путь.

Простилась с теткой-вековушей,

Со скотьей бабой и Феклушей,

Им на две круглые недели

Хозяйство соблюдать велели.

И под раскаты бубенца

Сошли с перёного крыльца.

Кибитка сложена на славу!

Исподом выведены травы

По домотканому сукну,

В ней сделать сотню не одну

И верст, и перегонов можно.

От вьюги синей подорожной

У ней заслон и напередник,

Для ротозеев хитрый медник

Рассыпал искры по бокам,

На спинку же уселся сам

Луною с медными усами,

И с агарянскими белками,

В одной руке число и год,

В другой созвездий хоровод.

Запряжены лошадки гусем,

По дебренской медвежьей Руси

Не ладит дядя Евстигней

Моздокской тройкою коней.

Здесь нужен гусь, езда продолом,

В снегах и по дремучим долам,