Стихотворения - [38]

Плыл лебедь янтарный с крестом на груди.

Где устье полого и сизы холмы,

Пристал караван в час предутренней тьмы,

И кормчая птица златистым крылом

Отцам указала на кедровый холм.

Церковное место на диво красно:

На утро — алтарь, а на полдень — окно,

На запад врата, чтобы люди из мглы,

Испив купины, уходили светлы.

Николин придел — бревна рублены в крюк,

Чтоб капали вздохи и тонок был звук.

Егорью же строят сусеком придел,

Чтоб конь-змееборец испил и поел.

Воспетая в недрах соборных живет, —

Над ней парусами бревенчатый свод,

И кровля шатром — восемь пламенных крыл,

Развеянных долу дыханием сил.

С товарищи мастер Аким Зяблецов

Учились у кедров порядку венцов,

А рубке у капли, что камень долбит,

Узорности ж крылец у белых ракит —

Когда над рекою плывет синева,

И вербы плетут из нее кружева,

Кувшинами крылец стволы их глядят,

И легкою кровлей кокошников скат.

С товарищи мастер предивный Аким

Срубили акафист и слышен и зрим,

Чтоб многие годы на страх сатане

Саронская роза цвела в тишине.

Поется: Украшенный вижу чертог, —

Такой и Покров у Лебяжьих дорог:

Наружу — кузнечного дела врата,

Притвором — калик перехожих места,

Вторые врата серебрятся слюдой,

Как плёсо, где стая лещей под водой.

Соборная клеть — восковое дупло,

Здесь горлицам-душам добро и тепло.

Столбов осетры на резных плавниках

Взыграли горе, где молчания страх.

Там белке пушистой и глуби озер

Печальница твари виет омофор.

В пергаменных святцах есть лист выходной,

Цветя живописной поблекшей строкой:

Творение рая, Индикт, Шестоднев,

Писал, дескать, Гурий — изограф царев.

Хоть титла не в лад, но не ложна строка,

Что Русь украшала сновидца рука!

* * *

Мой братец, мой зяблик весенний,

Поющий в березовой сени,

Тебя ли сычу над дуплом

Уверить в прекрасном былом!

Взгляни на сиянье лазури —

Земле улыбается Гурий,

И киноварь, нежный бакан

Льет в пестрые мисы полян!

На тундровый месяц взгляни

Дремливей рыбачьей ладьи,

То он же, улов эскимос,

Везет груду перлов и слез!

Закинь невода твоих глаз

В речной голубиный атлас,

Там рыбью отару зограф

Пасет средь кауровых трав!

Когда мы с тобою вдвоем

Отлетным грустим журавлем,

Твой облик — дымок над золой

Очерчен иконной графьей!

И сизые прошвы от лыж,

Капели с берестяных крыш,

Все Гурия вапы и сны

О розе нетленной весны!

Мой мальчик, лосенок больной,

С кем делится хлеб трудовой,

Приветен лопарский очаг

И пастью не лязгает враг!

Мне сиверко в бороду вплел,

Как изморозь, сивый помол,

Чтоб милый лосенок зимой

Укрылся под елью седой!

Берлогой глядит борода,

Где спят медвежата-года

И беличьим выводком дни…

Усни, мой подснежник, усни!

Лапландия кроткая спит,

Не слышно оленьих копыт,

Лишь месяц по кости ножом

Тебе вырезает псалом!

* * *

Мы жили у Белого моря,

В избе на лесном косогоре:

Отец богатырь и рыбак,

А мать — бледнорозовый мак

На грядке, где я, василек,

Аукал в хрустальный рожок.

На мне пестрядная рубашка,

Расшита, как зяблик, запашка,

И в пояс родная вплела

Молитву от лиха и зла.

Плясала у тетушки Анны

По плису игла неустанно

Вприсядку и дыбом ушко, —

Порты сотворить не легко!

Колешки, глухое гузёнце,

Для пуговки совье оконце,

Карман, где от волчьих погонь

Укроется сахарный конь.

Пожрали сусального волки,

Оконце разбито в осколки,

И детство — зайчонок слепой

Заклевано галок гурьбой!

Я помню зипун и сапожки

Веселой сафьянной гармошкой,

Шушукался с ними зипун:

Вас делал в избушке колдун,

Водил по носкам, голенищам

Кривым наговорным ножищем,

И скрип поселил в каблуки

От весел с далекой реки!

Чтоб крепок был кожаный дом,

Прямил вас колодкой потом,

Поставил и тын гвоздяной,

Чтоб скрип не уплелся домой.

Аленушка дратву пряла,

От мглицы сафьянной смугла,

И пела, как иволга в елях,

Про ясного Финиста-леля! —

Шептали в ответ сапожки:

Тебя привезли рыбаки,

И звали аглицким сукном,

Опосле ты стал зипуном!

Сменяла сукно на икру,

Придачей подложку-сестру,

И тетушка Анна отрез

Снесла под куриный навес,

Чтоб петел обновку опел,

Где дух некрещеный сидел.

Потом завернули в тебя

Ковчежец с мощами, любя,

Крестом повязали тесьму —

Повывесть заморскую тьму,

И семь безутешных недель

Ларец был тебе колыбель,

Пока кипарис и тимьян

На гостя, что за морем ткан,

Не пролили мирра ковши,

Чтоб не был зипун без души!

Однажды, когда Растегай

Мурлыкал про масленый рай,

И горенка была светла,

Вспорхнула со швейки игла, —

Ей нитку продели в ушко,

Плясать стрекозою легко.

И вышло сукно из ларца

Сине, бархатисто с лица,

Но с тонкой тимьянной душой.

Кроил его инок-портной,

Из желтого воска персты…

Прекрасное помнишь ли ты? —

Увы! Наговорный зипун

Похитил косматый колдун!

* * *

Усни, мой совенок, усни!

Чуть брезжат по чумам огни,

Лапландия кроткая спит,

За сельдью не гонится кит.

Уснули во мхах глухари

До тундровой карей зари,

И дремам гусиный базар

Распродал пуховый товар!

Полярной березке светляк

Затеплил зеленый маяк, —

Мол, спи! Я тебя сторожу,

Не выдам седому моржу!

Не дам и корове морской

С пятнистою жадной треской,

Баюкает их океан,

Раскинув, как полог, туман!

Под лыковым кровом у нас

Из тихого Углича Спас,

Весной, васильками во ржи,

Он веет на кудри твои!

Родимое, сказкою став,

Пречистой озерных купав,

Лосенку в затишьи лесном

Смежает ресницы крылом:

Бай, бай, кареглазый, баю!

Тебе в глухарином краю

Про светлую маму пою!

* * *

Как лебедь в первый час прилета,