Стихотворения из первого сборника - [4]

Шрифт
Интервал

Песнь оборвав, клюв смыкаешь ли вдруг?
Ты все простила прежде, чем я?
Летучая ласточка, птица — сестрица,
К солнцу и югу долог твой путь,
Я же борюсь с сердца старой враждою,
В дуплах и гнездах дано мне гнездиться —
Серое тельце, огнем полна грудь —
Песни в ночи мои полны тоскою.
Я соловей, все весенние ночи,
Сестра моя, ласточка, неба жилица,
В разгаре весеннем, всю ночь напролет
В сумрак одет, темнотой оторочен,
Пою до тех пор, пока дикие птицы
Не закричат, видя солнца восход.
Сестра моя, ласточка, легкая птица,
Весенний пир — всякому духу отрада,
Но разве нет в сердце твоем пустоты?
Туда, где паришь, не явлюсь, о черница:
У смерти есть память, у жизни пощада,
И я бы простила, но вспомнишь ли ты?
Сестра моя, ласточка, нежная птица,
Еще в твоем сердце достаточно сил?
Живо оно? Иль давно опочило?
К Лету — царю так легко всем стремиться,
Но не будет Весне твой рассказ страшный мил.
Прошлое горе… Иль ты все забыла?
Сестра моя, ласточка, в небе зарница…
Сердце мое янтарем каменеет,
Над головой вечно волны шумят,
Но пасть тебе или мне возродиться,
Если во мне станет сердце добрее,
Если ты вспомнишь, сестрица, меня.
Лучик небесный, сестра моя — птица,
Сердец разделение нас разлучило,
Твое так легко, словно лист октября,
Моё же несется, как злая орлица,
К морю Фракийцев, где убили Итиля,
Желанием мести вечно горя.
Сестра моя, ласточка, черная птица!
Песню — прошу я — прерви хоть на миг.
Мокры и трубы и застрехи крыш…
К детскому лику могу ль возвратиться,
План — паутину, труп, смолкнувший крик
Вспомнить смогу ли, коль ты простишь?
Вечно в уме твоем, ласточка, будет
Тот, кто в злой день зря пытался укрыться,
Первенца кровь до сих пор вопиет:
«Кто все простил? Кто меня не забудет?»
Ты уж простила, о летняя птица…
Пусть мир прейдет — не забуду я. Нет!

Песня времен спокойствия. 1852 г.[5]

По песку ударяет кулак,
По ветру морскому и соли:
Удар — решимости знак —
Как смерть, тверда будет воля.
Ветер звенит как сталь,
Высоко взлетает пена;
Воды плещут и мчатся вдаль,
Приливов, отливов смены.
Возносится желтый утес,
В расщелинах треплется колос.
Ударь, чтоб день бурю принес,
Пусть над палубой слышится голос.
Здесь морю неведомы узы,
А ветер кричит от счастья.
Коль трое в свободном союзе —
На трёх меньше в полчищах власти.
В песках отмеряем шаг,
От сыска укрывшись в море.
Пусть весь мир захватил себе враг —
Короли, мы несем вам горе!
Вы на мир набросили узы,
Вы Бога купили лестью,
Коль трое в свободном союзе —
На трёх меньше в полчищах власти!
Поцелуй, что крапивы злей,
Лоснятся разбойников рожи;
Там кровь на руках королей,
Рты попов запятнаны ложью.
Разве ветру наденете узы,
Намордник — на моря пасти?
Коль трое в свободном союзе —
На трёх меньше в полчищах власти.
Поднимем же старый наш флаг,
Красный, по ветру вейся!
Пусть сомкнутся ряды для атак,
Пусть вождей будет десять, не двести!
Если ад одолжит нам сеть,
И галера[6] крякнет под Папой —
Бонапарта отродью — смерть![7]
Отдадим его в виселиц лапы.
Коль правитель свой давит народ
А пастух гонит волка на стадо,
Коли Вера свиней пасёт,
И Стыда страшиться не надо —
Поднимай алый флаг — крепче узел!
Над пеной пусть венчает снасти!
Коль трое в свободном союзе —
На трёх меньше в полчищах власти!
Взгромоздился над миром колосс,
В Вене муки, и муки в Кайенне.[8]
Пусть же ветер коснётся волос,
Пусть лицо омочит моря пена.
Пусть море разрушит шлюзы,
Ураганы и бури — на счастье.
Коль трое в свободном союзе —
На трёх меньше союзников власти!

Песня времен восстания. 1860 г.[9]

Правитель в страхе затих, и прелат лицо своё скрыл,
Потому что песня живых звенит над рядами могил.
Зряч слепой, и слышит глухой, и кривой распрямиться смог;
Грозным ревом стихии морской раздается стук дружных ног.
Буйный ветер доносит смех, шум свершений этого дня;
Отвечай, священник, за грех; правитель, пади как сорняк!
Вот блевотой кровавой покрыл золотые одежды поп:
Это вора стыд заклеймил, краска совести мажет лоб.
Онемели и жалко дрожат — жаль потерянных ценных вещей:
Как попу свой дворец удержать? Где былая власть королей?
Страх силен, тоска велика, от возмездия не уйти.
Как могучих течений река, ярость наций закрыла пути.
По коврам ступали ногой, всюду роскошь, сияние злата;
Одеяний старинный покрой, и сладки духов ароматы.
В волосах больше нет венца, стал царь жалок, как инвалид;
Наг и сир, ожидает конца, желчью совести рот залит.
Ты намерен народ свой судить, о заведомый Главный Мудрец?
Как же ложь тебе повторить, коль слюне ядовитой конец?
Помиришься ли с Богом ты, или крюк тот вонзит тебе в бок?
Темны воды, приливы круты, и тебе ль удержать поток?
Представай перед Богом, вождь, и похвастайся перед ним:
«После засухи, мол, будет дождь, и росою сменится дым».
Ноги сломаны у стариков, прежней силы теперь уже нет.
Знака ждут они сотни веков, а не видят в небе комет.
Бормотанье их слышим везде, наполняет всю землю крик,
Стыд во взоре и страх в бороде, и дрожанье виновных рук.
Гнев для сильных седлает коней, злоба их мишурой оплела,
Ведь от звона упавших цепей стала кожа как мел бела.
Слышат крики восстанья вдали — черным горем разбиты сердца;
Кости треснули, тело болит, и не краше они мертвеца.
Ни один не остался цел, жадно воздух глотают рты,

Еще от автора Алджернон Чарлз Суинберн
Аталанта в Калидоне

Наиболее известная трагедия Алджернона Чарлза Суинберна в переводе Эдуарда Ермакова. В основе сюжета — древнегреческие мифы (Калидонская охота).


Розамунда, королева Ломбардии

Драма «Розамунда» воскрешает события темной эпохи «переселения народов». Месть, ради которой готовы поступиться всем и всеми…Перевод Эдуарда Ермакова.


Эрехтей

Перевод Эдуарда Ермакова трагедии А.Суинберна «Эрехтей» (1876 г), созданной на сюжет из мифологической истории Афин.


Ave Atque Vale

Это стихотворение было создано в 1868 году, когда Суинберн узнал о кончине французского поэта Ш.Бодлера. Наполнено реминисценциями на стихи Бодлера и образами эллинских мифов.Перевод Эдуарда Ермакова.