Стихотворения и поэмы - [118]

Сунгари или Такказе,

Партизанских рек язык.

Из других бассейнов водных

Я приветствовать желаю

Мне далекие, родные

Воды озера Хасан,

Где штыком красноармейским

Руку вору пригвоздили,

Славен будь Союз Советский

На земле и в небесах!

Мать-Испания! Скажу я:

Вот Нумансия когда-то

Вся погибла, не сдаваясь,

Но досель она жива,—

Будешь ты костром вселенной

И теплом углей горящих

Согревать того, кто бьется

За народные права!

Говорит Испания

Знай, Эбро, ты река моих героев:

Всем миром мне наказ великий дан,

Ему верна и, силы все утроив,

Фашистских сил сломаю ураган!

Говорит Война

Как будто был закат совсем не грозный

И в радио веселая волна,

Вставай, беги, постой, безумец, — поздно!

Я здесь стою у двери, я — Война!

Я кралась меж уловок дипломатов,

В шпионском шифре, между строк статей,

Чтобы упасть нежданной и крылатой

И зашуметь в полночной черноте.

И ты меня не знаешь: я такая —

Я пряталась пожаром торфяным,

И, тайному пожару потакая,

Жгли предо мной завесы душный дым,

Чтоб человек невольно задрожал,

Увидя в лоб несущийся пожар.

А как его движения стройны,

А как чудесен арсенал войны!

А как душа налетчика горда —

В перчатках белых рушить города,

Когда рукою легкой, как волчок,

Рычаг рванет и смерти даст толчок.

И вот под ним взамен столицы спящей

Встал дымом ад, горящий и вопящий;

Вы стелете искусственный туман

И танков бронированный таран

Пускаете, закрыв его туманом

И пронизав сначала газом пьяным.

И танки мчатся, давят, давят кости

Хохочущих от газа на погосте.

Хохочущий чудесен легион —

Уже хрипит, а всё хохочет он!

Великого художника потеха —

Придумать так: в бою сгореть от смеха!

И лучший повар будет поражен,

Коль огнемет в бою увидит он.

Что́ жарил он гуся крыло рябое!

Здесь человека жарят в кухне боя.

А гул тревог идет волной двойною,

Психологической зовясь войною,

И кажется смятенному уму,

Что враг вокруг, уж у него в дому.

Со льдом в глазах, с покрытой потом кожей

Тут все бегут, и бегство жертвы множит.

А сила газов! Перед нею немы

Все краски симфонической поэмы.

То человек лиловый, как цветок,

То жабы он желтее и бугристей,

То просто тень, и в ней трепещет ток,

То валится он головешкой чистой,

То, ослеплен, садится он и плачет

И боль по нем от сердца к мозгу скачет.

То жидкий воздух в бомбе загремел,

Как будто бы слетел лавиной мел.

Так в облаке известки, краски, пыли

Лежат куски, что прежде домом были.

Пыль улеглась, и уж спешите вы

Смотреть в кафе гостей без головы.

Или вагон трамвайный пополам

Снаряд разбил — дымит железный хлам.

Сто километров пройдено снарядом,

Чтобы отец упал с ребенком рядом.

А фосфор загоревшийся, скользя,

Ничем на свете потушить нельзя.

И улица горит, как муравейник,

Ржавеет дым, как осенью репейник,

И, словно мух, людей круговорот

Прихлопывает с неба пулемет.

Но помните, позвавшие меня,

Я не простой бегущий столб огня,

Покорный вашей кровожадной воле,

Сжигающий одно чужое поле, —

Нет, заповеди черные войны

Для всех сторон смертельны и равны.

И, вызвав газ, вы сами газ глотнете,

И бомбовоз услышите в полете

Над собственною крышей, трепеща,

И тень тревоги — серого плаща —

Вам выбелит и волосы и щеки,

И танка след увидите широкий

На собственной пылающей земле,

На городов разрушенных золе.

А как народ вас вытащит на суд —

Об этом мне чуть позже донесут!

Говорит Голод

История, отдернувши завесу,

Сегодня нам показывает пьесу.

Когда-то Рим нашел блестящий случай

И голодом Нумансию замучил.

Я тоже генерал — и сам не молод, —

Не смейтеся над генералом Голод!

Люблю фашистов я послушать речи —

Мне нравится их звук нечеловечий.

Тишайший генерал в мундире скромном,

Любуюсь я их планом вероломным.

Когда гремит огромный конь войны,

Мне стремена его не так важны,

Он мне милей не боевым наскоком —

Когда над ним сидят вороны скопом!

Пусть в первый день победы суждены,

Но я зовусь последним днем войны!

Со штабом всех болезней тише нищих

Я обхожу поля, леса, жилища.

Над мертвым краем мертвая метель —

И вьется пыль, где прежде вился хмель.

И там, где были водные пути,

Ни рыбака, ни рыбы не найти.

Вхожу я незаметно в города —

На улицах голодная орда.

А в магазинах тронут я картиной —

Лишь пауки корпят над паутиной.

Под стражею заводы на ходу,

Где трудится рабочий как в бреду,

И, жирных бомб обтачивая стенки,

Шатается, как тень кнута в застенке.

Рабочему, который изнемог,

Кладу осьмушку хлеба на станок.

Фашистские плакаты, беспокоясь,

Кричат свое: «Подтягивайте пояс!»

Полны газеты бешеных затей,

Рождаются уж дети без ногтей.

А стоны жен — утехи войнов бравых —

Приправлены болезней всех отравой.

Я прохожу по улицам нагим,

В глазах у встречных черные круги,

Дерутся из-за падали другие,

И вижу глаз зеленые круги я.

Я прихожу в раскрашенный дворец.

«Стой, кто идет?» — «Я, генерал Конец!»

И, побледнев под каской, часовой

Звонит в звонок над бедной головой.

И я иду, всей роскошью дыша,

Туда, где войн преступная душа,

Где в кабинете самых строгих линий

Сам Гитлер или, может, Муссолини.

То бычий череп с челюстью тяжелой,

Мясистый рот с усмешкой невеселой

И маленькие руки мясника,

Упершиеся в круглые бока,

Иль от бессонницы лицом желтея впалым,

С лунатика стеклянным взором вялым,

С клоком волос на лбу и на губе

И с кулаком на кресельной резьбе —

Мне всё равно: я с ними не жилец,