Стихотворения и поэмы. Т. I - [6]

Опустившихся век.

«Сжимайся, от запоя бледный…»

Сжимайся, от запоя бледный

Выцветший рот пурги.

Время голодных обеден,

Срок гнилых литургий!

Оттепель, прель и голод,

И вспотевший лед на реке.

Разве сотрешь зеленым подолом

Гной на отмороженной руке?

Перегарный покой клячей

Тянет в разбухшую гниль.

Слов пересчитанная сдача

И пересчитанные дни.

«Я простой и жадный огнепоклонник…»

Я простой и жадный огнепоклонник.

Слова — обугленные пни.

Сердце — неизданный сонник —

Несуществующие огни.

Огненное лето неповторимо:

Угарны лампады лесов.

Захлебнется рыжим дымом

Солнечное колесо.

И точно лохматая падаль

Вверху — задыхающаяся глубь.

Бросилась душной громадой

Память в косматую мглу.

Земле («Сердце — неуч — все в том же классе…») [23]

Сердце — неуч — все в том же классе,

Все те же волосы и те же падежи.

Мне все равно весною не украсить

Сухое слово — жить.

О подожди — не выжечь вереск,

Не выбелить белилом лен.

На солнцепеке глаз заснувшим зверем

Мне сторожить не тающий и жаркий лед,

Прилег в проталине замшенный запах —

На травы выступивший пот.

Смотри, смотри, — там талый запад

От этих глаз — слепой.

Постой, не пой, не пой, не надо!

Мне ладан дан не для земли.

Здесь каждый лист от жажды жаден

И жалость жалобней цветущих лип.

О, как болит весенний просвет просек,

Как просят губ над лесом облака!

Опять, опять заносы сосен

Сжимают хвоей желтый скат.

Река поет и моет мели —

Купели земляных недель.

Метель лучей закружит и застелет

Оттаявшей земли постель.

В последний раз — не пой запоем

И вспомни перебои дней:

Пускай течет за полем поле

Мой час свинцовый на свинцовом дне.

ЧЕТ ИЛИ НЕЧЕТ

«Голод — тяжелая челюсть…»

Голод — тяжелая челюсть —

Ты доисторический восторг.

Слепые стихи, что бились и пелись,

Точно незрячий взор.

Сцепленных рук обрубленные сучья.

Рукопожатье — скреп.

Мне кажется, что все на земле в дремучей,

В непередаваемой игре.

Тело — косматый обрубок.

Рваный, сшитый шрам.

Разве поймут выщербленные губы,

Что ты только сестра?

Даже ресницы всклокочены любовью.

Расплавленные глыбы глаз.

Молчать и молчаньем славословить,

Как водой изгиб весла.

«Нежность, сорвавшаяся под откос…» [24]

Нежность, сорвавшаяся под откос, —

Динамитом вырванные шпалы.

Разорвать бы и грудь вкось,

Чтоб она никому не досталась.

Наваленный грудой железный лом —

Спаянные болью колеса и оси.

Ветер косой косым крылом

Смятую траву не скосит.

Зачем из-под рессор глаза

Сквозь песок и разметанный щебень,

Точно сорвавшийся залп

Живой — в небо?

Надо мной огненная плеть

Стегнет по скрюченному железу.

Дымом набухающая медь —

Задыхающаяся нежность.

«Над нами грохочущий мост…» [25]

Над нами грохочущий мост —

Походка грузного паровоза.

Заблудившийся в сваях норд-ост

Лица, точно реи, морозит.

Сегодня причал плеча

Туже, чем нахрип боли.

Г лаза — почерневший очаг,

Четыре луча и неволя.

Чет или нечет осекшихся слов?

Молчанья не сложить и не вычесть.

Отчаянный всплеск — сорвавшееся весло

Этих губ, и одурь — обычай.

Наместник («Опять заплатанные песни…»)

Опять заплатанные песни

И перепев скупых страниц.

Склонись и вспомяни, — наместник,

Твой тесный мир в плену ее ресниц.

Молись иль не молись — ты не истратишь

Восторгом вытравленных глаз.

Расторгнув дни — в ночи сестра-тишь,

Ты плачешь и целуешь купола.

Из-за угла лететь — у водопоя поезд

Запомнит семафорные зрачки.

И ты у темных скирд воспой звезд

И насыпи сыпучие пески.

Твой скит, твой грубый сруб, наместник,

У самых губ, у самых глаз ее.

Поющий ялик, зыбь безвольных песен —

Твой тесный мир волною смят.

«Сегодня небо сошло с ума…» [26]

Сегодня небо сошло с ума

И ночь оглохла от гула.

Перепутанных звезд кутерьма

И слепой, сутулый переулок.

Мой! Мой бетонный вздох

И губы, как под поездом рельсы.

Глаза — невероятный переполох,

Космами волос лоб разгорелся.

А плечи, как упор моста —

Тяжелый виадук рук легок.

Ночь и сытая пустота

У несуществующего порога.

«Дым на дыбы — свинцовый выдох…»

Дым на дыбы — свинцовый выдох.

Улицы измызганы весной.

Мне сегодня солнцем выдан

Сверток ненабранных нот.

Никогда не сломать печати:

Въелся в бумагу сургуч.

Нет издателя, чтоб напечатать

Этих нот ночную пургу.

А как бились и прыгали взвизги

И заливался звоном рот!

Так только поют и бьются брызги

Строк.

Только ночь или только жалость?

О, как певуч косноязычный язык!

Вот опять, вот опять разбежалась,

Вздохнула грузная зыбь.

И запели, запенились ресницы,

Брызги, брызги и всплеск глаз.

Любовью, как чернилами, страница

Залита от угла до угла.

Но постой, — это вычеркнул цензор —

Все равно не поверят губам:

Все равно эту дикую цепь зорь

Не поймет уходящая на бал.

«Кирка, гранит и глыбы дней…» [27]

Кирка, гранит и глыбы дней.

Осколки строк в который раз на дне

Покинутой каменоломни.

От взрыва прах улыбкой преисполнен.

И помнят камни страшный и сухой

Ожог в дыму, — о догоревший шнур Бикфорда!

Полярной дышит пустотой

Тяжелый ветер с норда.

Молчи, молчи, от этих строк

И до запрокинутого крика

Лишь два шага. Разметанный песок

У самых ног. И скалы стыком

Легли на мертвый щебень слов.

И копотью, и дымной горечью свело,

Спаяло лавой ненависть и голод.

Так бурей сломанное весло

Не разорвет волны тяжелого подола.

Сорвавшийся с уступа стих!

Прости, прости, не отвести

Лавиной хлынувшей любви.

Мне тетивы не вырвать — лук дугой,

Тугой полет стрелы и губы ловят