Стихотворения и поэмы - [8]

* * *

Дайте мне напиться, камни древней славы!

Вот моя рука вам, гибкая, как плеть.

Я не потревожу вас, камни. Сквозь века вам

Песни бессловесные телом буду петь.

Принимай, безмолвье, молодого гостя!

За порогом времени мир притих во мгле…

Я найду Адамовы обветренные кости,

Я их разбросаю по живой земле.

Пересохло горло, в глазах туман кровавый,

Жарко бредят губы ледяной водой...

Дайте мне напиться, камни древней славы!

Я вернусь к вам, камни, с песней молодой.

1922

Перевод Д. Маркиша

«Мне кажется, что я в пылающем лесу…»

* * *

Мне кажется, что я в пылающем лесу.

Летят деревья в едкой дымной горечи...

Горе мне!

Простая колыбель моя -

Язык в багровом зеве выси знойной.

Летят деревья - дерево-огни...

Мама!

Свое лицо ко мне ты наклони.

О, мама!

Сделай так, чтоб не было мне больно!..

За мной крадутся все деревья следом.

Летят их листья - рой гудящих ос.

А лес - горит! Покой ему неведом.

Один, один иду я, наг и бос...

Взбесившийся огонь не трогает меня.

Трещат, пузырятся лишь ноги от огня.

О, мама!

Сделай так, чтоб не было мне больно!..

Я на руках твоих. Так пусть клубится чад!

Ты колыбель моя, нас нет родней на свете...

Но лопаются пальцы и трещат,

И тащит, тащит за волосы ветер.

1922

Перевод Д. Маркиша

«...И ночью ветреной…»

* * *

Л. Резнику[3]

...И ночью ветреной,

Себе совсем чужой,

Я встану на горбатой мостовой —

Бездомный гость,

Обломок бурелома —

И заблудившемуся

Ветвью укажу

Дорогу к дому...

1922

Перевод Д. Маркиша

«Что делать сердцу в изъязвленном доме…»

* * *

Что делать сердцу в изъязвленном доме,

Где тишь да гладь, где дымный каганец

Коптит в углу да мышь скребется, — кроме

Как мерить скуку из конца в конец?

Гей, деды крепкие! Всем вашим поколеньем

Вставайте из могил! Не испросив судьбы,

Мы по векам сбежим, как по ступеням,

В далекий мир отваги и борьбы.

Что делать сердцу в глиняном квадрате,

Как не таскать тоску от шкафа до кровати,

Ложиться спать, за стол садиться с ней,

Нести ее за пазухой до гроба?..

Один мой глаз как камень мертв, а оба —

Рек Вавилонских горше и страшней.

1922

Перевод Д. Маркиша

«Жалок трон попугая, обтянутый в бархат линялый…»

* * *

Жалок трон попугая, обтянутый в бархат линялый,

На плече у шарманщика... В горле не песня, а ком...

Выклюй, выклюй конвертик, зеленый, сиреневый, алый,

С мандрагоровым корнем или с жестяным

перстеньком!..

Что ты вытянешь мне? Путешествие? Каторгу? Счастье?

Я пленен и заранее предугадать не могу...

Деревянный корабль снаряжается в плаванье, снасти

Убираются, сердце безумствует на берегу...

Ночь меня обнимает, и вещая птица пророчит...

Ночь меня обнимает... Но что же, но что ж из того,

Что объятиям женским подобны объятия ночи,

Что по-женски бескрайно и жадно ее торжество!

С головы и до пят охлестнув меня пламенем летним,

Ты оставишь меня в ту минуту, когда я горю...

Но поверь! — я, как прежде, проснусь

восемнадцатилетним!

Восемнадцатилетним, как прежде, я встречу зарю!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Жалок трон попугая, обтянутый в бархат линялый,

На плече у шарманщика... В горле не песня, а ком...

Выклюй, выклюй конвертик, зеленый, сиреневый, алый,

С мандрагоровым корнем или с жестяным

перстеньком!..

1922

Перевод О. Колычева

«Да, есть еще страна бурливого покоя…»

* * *

Да, есть еще страна бурливого покоя.

Там ждут меня в горах поющие суда.

Решительно войду я в судно головное

И прикажу: «В поход! На рифы! Все сюда!»

Дней — как речных мостов. Я сыт по горло днями.

А ночи? Сколько их еще осталось мне?

Я их перешагну и, разветвясь корнями,

Исчезну, растворюсь в бездонной глубине.

Каюта — сердце. Ключ я пропил, не жалея.

Чтоб ночь моя прошла, я пел в чужих сердцах.

Избит, истерзан я. Смотрите же скорее —

Всё тело в ссадинах, подтеках и рубцах.

1922

Перевод Р. Сефа

«Как вдовьи выплаканные глаза…»

* * *

Как вдовьи выплаканные глаза,

Краснеющие окна поездов.

В них — тень моей печальной головы...

А на слепом белке заснеженного поля —

Нерезкий отблеск поезда печного,

Промчавшегося...

Гудок случайный, словно долг бесспорный,

Я взыскиваю властно с тишины.

Жду свечек хуторов... В глухих пещерах сердца

Подтаивает грусти сладкий снег.

Вон там — столбов кресты, а вот село,

И снова белизна без четких меток —

Белым-бело.

И всякий раз по-новому светло.

Спасибо, день, спасибо, ночь,

За угол в поезде, за место на скамье,

За всё, что взыскиваю с тишины!

Как вдовьи выплаканные глаза,

Краснеющие окна поездов.

1922

Перевод Р. Морана

«Как по команде, в ряд построены вагоны…»

* * *

Как по команде, в ряд построены вагоны

В немецких кителях. Закрыты глухо окна.

Мигают фонари в печальной мгле перрона.

Я вышибить хочу блистающие стекла!

Полпятого. Озноб. И ужас безобразный…

И паровик жует немой простор в затишье.

Вагоны сытые, раскройтесь — вот приказ мой!

А вы, людишки, — вон, на крашеные крыши!

Пойду к тебе пешком, о русская граница!

Вот стая голубей летит ко мне с Востока.

Вернитесь, голуби, — на крышах пламя злится,

Я вышиб головой блистающие стекла...

1922

Перевод Р. Морана

«Горб на твоей душе, горб на спине…»

* * *

Горб на твоей душе, горб на спине, —

О часовщик, да ты четырехплечий!

Ты пылью времени изъеден, искалечен,

Замшелым камнем кажешься ты мне.

Далек от торжища и суеты,

Сквозь трещины винтов и шестеренок