Стихотворения и поэмы - [25]

Опьяненные гулом днепровских зыбей,

Потянулись бригады из сел и степей,

Воспаленные, в копоти. Хором

Поклялись, отвечая Днепру на привет;

«Не отстанем, покуда сияющий свет

Не взойдет, как заря, над простором!»

По крутым берегам громоздятся леса,

Над равнинами — двадцать четыре часа

Громыхают стальной канонадой.

От зари до зари — завыванье сирен,

От зари до зари по конвейеру смен

За бригадой несется бригада.

Собрались партизаны эпических битв,

Вместо сабель и пик — инструменты в руках,

И днепровские воды — в осаде.

По старинным холмам, по долинам, в песках

Наступающий труд исступленно трубит,

И бригада — на смену бригаде.

Старый Днепр! Поколенье взнуздало тебя,

Ты рассечен бетонным ножом пополам.

С голубых берегов, громыхая,

Наклоняются краны к покорным валам.

Ты несешься, бессильную ярость дробя

О глухие плотины и сваи.

За ступенью ступень, за подъемом подъем —

Это мудрый закон, что ведет к облакам,

В синеву, над округою старой.

И плотины — как путы на теле твоем,

Полыхающий Днепр! То на диво векам

Приручили тебя коммунары.

— Гей, вы, старые лоцманы, гей, чабаны,

Отплывающие на последних плотах!

Ослепительные приближаются годы.

Эти волны, что в дикий простор влюблены,

Будут сами, пылая, в грядущих портах

Исполинские в путь торопить пароходы.

Не допел средь базарных майданов кобзарь

О лампадах, пылавших, как факелы, встарь,

О походах, о славе священной, —

Но любая грохочет в эфире звезда.

Уж разносят, как музыку, ветры в года

Тот ликующий свет, что зажжен над вселенной.

1938

Перевод Д. Бродского

ЧЕРНЫЕ КОСТРЫ

ЧЕРНЫЕ КОСТРЫ

— Что ж, развлекай толпу,

Венчанный шут,

Кострами черными, угарными кострами!

Умножь число,

Подбрось еще!

Пусть всё костры сожгут!

Пусть освещает тьму

Хотя бы это пламя!

Что ж, развлекай толпу

Убийственным огнем,

Скорее созывай

На торжество парламент!

Пусть радуются все на празднике твоем,

Пивною пеною

Пускай клокочет

Пламя!

Двадцатый век сегодня держит речь.

О, Галилеи плоть! —

Опять в огне истлеть ей!

Опять готовятся Джордано Бруно сжечь.

О, слава,

О, печаль двадцатого столетья!

Но каждая строка

Возносится в дыму,

Как смертный приговор,

Как ярость и дерзанье.

Бросай тома в огонь! —

Пусть разгоняют тьму:

Пусть искра каждая

Летит, как предсказанье!

Что ж, развлекай толпу! Всё, всё бросай

в костер!

Пускай струится кровь племен и рас

«ничтожных»!

Как орден нации, на грудь повесь топор!

Да сгинут на земле мыслитель и художник!

Что? Мало? Так пускай все знания сгорят,

Науки пусть гниют, свисая с перекладин!

Скажи, что здесь твое? Коричневый наряд?

Да, он один тобою не украден.

И ты не забывай,

Державный шут:

Бумага станет черной горсткой пепла,

Живую плоть,

Закон

Твои костры сожрут, —

Но помни: мысль всегда

В огне пожаров крепла!

День похорон своих

Оттянешь лишь на миг

Крестовым шествием

С убийствами, с кострами,

Твой приговор навис разящим острием, —

Пусть радуются все на празднике твоем,

Пивною пеною

Пускай клокочет

Пламя!

Вы мните — мысль горит?

О нет! Наверняка

Уже ваш френч коричневый дымится.

Вы хуже разъяренного быка,

Который

На рога

Планету взять стремится!

Что ж, развлекай толпу! Воспитывай скотов,

Кострами опьяняй, лишай ума и чести!

Но толп голодных крик уже взлететь готов,

И он взорвет вас с площадями вместе!

Читай свой приговор! —

Не на бумаге, нет! —

На свитках времени, развернутых, как знамя,

Читай на лицах толп! —

На них багровый свет.

Из пепла мертвого

Взойдет иное пламя.

Вы сеете огонь, растите сотни бед,

И Средние века бледнеют перед вами!

Так знай же:

Ярче звезд

На бронзовых плечах

Горят сегодня буквы приговора;

И каждый выстрел твой

И плети каждый взмах

Твердят о том,

Что Возрожденье —

Скоро!

Запомни:

В сердце выжженной земли

Отчизна вольнодумцев сохранится,

Они — как загнанные корабли.

— Сюда, собратья! К нам! Через границы!

1938

Перевод А. Ревича

ХО ЛАХМО!

ХО ЛАХМО![11]

1

На что он нужен был, тот хриплый контрабас?

И без него бы все ушли, как уходили...

Все улицы снялись в один и тот же час

И вместе двинулись к распахнутой могиле.

Лег снег на бороды и на пергамент щек,

Перед голодным рвом надменно люди встали...

— Хо лахмо! — вот он, хлеб, который дал нам бог

И языком светил нам предки завещали.

Кто станет в городке поститься в этот час?

К могиле, как к столу!.. Как в храме перед Торой[12],

Накрылся талесом[13] скорбящий контрабас,

Храня достоинство перед кончиной скорой.

Раскрой нам, ангел, черный свой чертог, —

За ним бессмертья солнечные дали...

— Хо лахмо! — вот он, хлеб, который дал нам бог

И языком светил нам предки завещали.

2

Сыпучие пески сковал кровавый лед,

Вот малхамовес[14] встал, большим крылом качая...

А контрабас в ночи отходную поет,

Навеки городок с евреями венчая.

Он помнит танцы свадьб и нищенских пиров,

Он вспоминает всё в минуту смертной муки.

А в это время штык ребенка сбросил в ров,

И мать в отчаянье протягивает руки,

Те руки, что пекли и праздничный пирог,

И в муках родовых к создателю кричали.

— Хо лахмо! — вот он, хлеб, который дал нам бог

И языком светил нам предки завещали.

Отныне мщение — вот он, наш хлеб сухой,

Отныне ненависть совьет гнездо в могиле...

На что был контрабас и плач его глухой?

И без него бы все ушли, как уходили.

1940

Перевод В. Левика и Д. Маркиша

Хо лахмо

(ха лахма, арамейск.) – «вот хлеб», слова из гимна пасхальной трапезы.