Стихотворения и поэмы - [99]

Шрифт
Интервал

                                                      к мотористу больно льнут!..»
Тихо, в ухо,
                     наклоняясь, шепчут:
«Покарает бог!..»
И опять смеются:
«Выпьем!
Больно девка хороша!
Как ступает!
                      Как запляшет!
                                             И красавица с лица…»
— «Да и мой — Денисов вроде!
                                                        Уж скажу я, не греша:
голова чего!
А руки!
Золотые!..»
— «Весь в отца!»
— «Ты видал, чигирь придумал!
                                                          Сам поставил!»
— «Знаем мы…
Как упал-то он, хромает, говорят?»
— «Залечим, сват.
Выпьем!»
Выпили.
Баженов зашипел из полутьмы:
«Прилабунился к Наташке Поляковой, говорят…»
— «Как! — ревя вскочил Денисов. —
Кто сказал тебе, постой!..»
Вечереющие окна зазвенели — медь сама.
«Над Денисовым смеяться?!
С голью путать, с сиротой?!
Эй, Кузьма! Кузьма, поди-ка… Эй!»
— «На улице Кузьма…»
                       Звездный вечер, ходит вьюга,
                       снег до окон замело…
                       Запевай теперь, подруга,
                       разбуди скорей село!
                       Разбуди тоской моею,
                       разбуди моей бедой.
                       На меня смотреть не хочет
                       мой парнишка молодой.
                       Гармонь новая покуда,
                       гармонист уже хромой.
                       Ты покинь свою Наташку,
                       не води ее домой!..
                       Я свою соперницу
                       отвезу на мельницу,
                       посажу на крыло,
                       чтобы духу не было!..
«Кто орет так, а, Наташа?»
                                    У плеча — ее плечо.
«У Баженовой Катюши
                                       голос с этим вроде схож.
Я боюсь, побьют…»
— «Наташа,
                        слышишь, сердцу горячо.!
Ты одна,
                  моя Наташа,
                                          ты одна во мне поешь!..»
                       Никакою страшной силой
                       не разлучат, дорогой.
                       Нет, миленок, милый-милый,
                       не отдам тебя другой!..
                       Что хотите, как хотите,
                       я приму свою вину,
                       заключу тебя навеки,
                       белых рук не разомкну.
                       На морозе стынут ножки,
                       дует ветер в рукава,
                       посидим еще немножко,
                       я скажу тебе слова…
Ловит он Наташин голос,
                                         в губы смотрит не дыша.
Синие глаза Наташи!
                                    Губ горячих лепестки!
Задыхается от счастья, жизнь на свете хороша!
Слышать голос,
                           видеть зубы,
                                                  чувствовать тепло руки.
                       Отнеси гармонь, парнишка,
                       только тихо положи,
                       если спросит тятька, где я,
                       полюбил, ему скажи!..
Так стоят они, от стужи заслонясь стеной избы.
Спит братишка, спит маманя.
                                                    Окна льдом заслонены.
Ни клетушки, ни сарая, ни плетня, ни городьбы.
Не пришел отец с японской,
                                                   чужедальней стороны…
                       Полюбила бестолково
                       и горю, как от огня,
                       а Наташка Полякова
                       отбивает у меня.
                       Я пойду на Волгу выйду,
                       стынет Волга на ветру.
                       Не прощу тебе обиду,
                       я тебя еще утру!
                       Эх, мальчишечка бедовый,
                       кареглазый мой Кузьма,
                       зачем же целу зиму
                       ты сводил меня с ума?!
                       Не зови домой, маманя,
                       простою на холоду,
                       прямо под ноги милому
                       хрупкой льдинкой упаду.
8. БЕДА
Кажется:
                   солнце горит и ночью,
пылает во рту самом.
Плывут,
                  мельтешат огневые клочья,
сплетаются в душный ком.
Светает.
               Идут по привычке люди,
медленно,
                     молча,
                                   врозь.
Тянет к посевам мечта о чуде.
Голод сверлит, как гвоздь.
На улице
ни деревца, ни травки —
голо, как на току,
только на крышах мазанок жалких
цветет лебеда в соку.
Серые, старые, хилые избы
прижались,
                изба к избе.
Не горе —
так, может, дымки вились бы,
но пусто в любой трубе.
От старости
                            крыши сползли у многих
в улицу их наклон,
похожи они на старух убогих
в платочках — вперед углом.,
Иные избы,
                        с годами споря,
крыши назад сгребли.
Безлобые,
                    ветхие гнезда горя,
дети сухой земли.
Стоят,
                беседуют год за годом.
О чем?
             Не скажут они.
Глубоким
               тягостным недородом
их сгорбило в эти дни.
Уходит, уходит, уходит лето.
Люди бредут. Куда?
Знают,
           а всё же идут с рассвета

Рекомендуем почитать
Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)