Стихотворения и поэмы - [93]

Шрифт
Интервал

                                                                родное село.
Захлестнуло тоскою глаза,
                                                то, что было,
то, что будет,
                           меня за собой повело.
Золоченые прутья в плетни заплетая,
ходит осень.
                       Окрасила шпиль каланчи.
И соломинки засветились, взлетая,
как будто опавшие с солнца лучи.
Отошло это лето, палящее зноем.
Суховей отсвистел,
                                   и развеялась мгла.
Нелегко
              выполнять тебе
                                          дело земное,
ты устала, земля моя,
                                          изнемогла.
Здесь вот
                   мама и сестры арбузы грузили.
Чтоб не ползал —
                                 меня зарывали в песок.
Здесь вот
                   так и сидел я,
                                            отрыться не в силе,
заслоняя ладонью нагретый висок.
Помню всё:
                     мы с тобою, земля, побелели,
пить просили.
                       Но жар опрокидывал нас.
В огнедышащей мы задыхались купели —
ты, земля моей жизни,
и я, свинопас.
Мы лежали.
                   Кругом никого!
                                              Чернобылом
ты шумела.
Зеленые всходы пожгло.
Цыпки трескались у меня на ногах…
Это было.
И забыться всё это
                                       никак не могло.
Ты детей своих грудью иссохшей растила.
Просто чудо,
                       откуда в арбузе вода?!
Просто чудо,
                        откуда во мне эта сила?
Я, твой сын,
                      мог совсем не подняться тогда.
Дом на самом краю Столбовой расшатало.
Окна лопались от ледяной синевы.
Ты всегда натощак засыпало устало,
детство
                 робких детишек
                                               Натальи-вдовы.
Нелегко нам, земля моя, было.
                                                        Веками
ты страдала.
Тебя зажимали пески.
Ты сухими,
                   как жухлые плети,
                                                   руками
нам макуху дала,
                             разломив на куски.
Год за годом желтели арбузные плети.
Хлеб горел.
Высыхали колодцы в степи.
Год за годом
                        твои босоногие дети
вырастали под плач:
                                        «Потерпи! Потерпи!»
Помню стужу январскую.
                                           Ветер морозный.
Люди медленно двигались,
                                                  снегом пыля,
знамя с черной каймой
                                           плыло в музыке слезной.
С Ильичем
                   в это утро прощалась земля.
Мама в красной косынке пришла.
Делегатка!
В дальний город Камышин
                                                 уехала вдруг.
На собранья ходила, робела украдкой,
избиралась куда-то
                                   поднятием рук.
…Ватник свой отдала мне,
                                             он теплый от мамы.
Я кнутом подпоясался.
                                        Сшили тетрадь.
В школьный класс повела меня
                                                        за руку прямо:
«Ты тетрадь береги
                                    и чернила не трать!»
Хилый,
             робко вошел я,
                                          а встретили косо.
Навсегда я подробно запомнил полы.
Я, заморыш,
                     их выучил собственным носом,
находясь в основании кучи-малы.
Но учитель рукою водил мою руку.
Плыли буквы…
                      С тех нор навсегда я проник
в ученичество
и влюбился в науку —
в наш великий
                         взволнованный
                                                     русский язык.
Осень! Осень!
                         Года отшумели какие!
Я на первую улицу вышел, стою.
Не узнаешь открытые лица людские.
Только землю,
                       избитую мглой,
                                                     узнаю!
Не узнаешь:
                      за трактором нету погони,
по дорогам райцентра машины снуют,
слышно радио,
                         в клубе трепещут ладони.
Не узнаешь…
Но воздух сухой узнаю!
Из дворов выбегают
                                        обутые крепко
и веселые —
                         в новую школу, скорей!..
Не узнаешь…
Но вдруг поднимается кепка —
да, ты всё еще здесь,
                                         узнаю, суховей.!..
«Извиняюсь, товарищ… —
                                             задержался прохожий.—
Не признаете? Нет?
                                    Двадцать лет позади!
Не Денисов? Денисов?
                                       На отца как похожи!
Я Савельев, сосед…»
— «Дядя Федя, гляди!»
— «Витьку помнишь?
                                   Он здесь, в МТС инженером.
Томка в пединституте, приедет сюда…»
— «Урожай как?»
                          Смутился он:
                                                   «Средняя мера,
выжигает…» —
И покраснел от стыда.
За тебя покраснел,
                                  понимаешь, природа,
ты такая уже не по нраву ему.
Ты давно уже отстаешь от народа.
А народ за тобой не вернется во тьму.
Помню,
              летом решил, уходя в свинопасы:

Рекомендуем почитать
Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)