Стихотворения и поэмы - [59]

Шрифт
Интервал
— «Ну, как там?» —
                                вьетнамцы встречали в теченье недели.
На конференцию Азии с Африкой
                                                         съехались мы.
В те дни
                я жил ожиданием
                                               в городе Дели.
Что нового?
                       Нет ли чего?
                                               Ждали день ото дня.
«Повторись!» — я шептал, как тогда,
                                                                      еще в самом начале,
просил: «Повторись!
                                        Повторись для меня…»
Мои белые аисты
                                      что-то уж долго молчали.
В дорогах по Индии
                                  жил я надеждой одной,
шептал: «Повторись»,
хотел, чтоб опять повторилась.
Молчание аистов
                                          мучило,
                                                          словно бескрылость.
В Мадрасе
                      меня обдало океанской волной.
Я вытряхнул воду из уха
                                            прыжком на песку,
как в детстве,
                             и шел по Мадрасу,
                                                            и думал о сказке:
как хорошо, когда веришь,
                                                  склоняясь к родному виску,
как в детстве,
как в юности, —
веришь всему, без опаски…
Весь сказочный мир мой внезапно возник,
когда я взошел на порог,
                                              этот день — уже дата.
Я не забуду ни день,
                                     и ни час,
                                                    и ни миг,
когда телеграмму вручил мне
                                                      гонец консулата.
«По сообщению агентства „Новости“.
                                                              Город Москва…»
(Площадью Пушкина
                                    сразу
                                              вселенная стала.)
«.. Из Дели…
                     приветствуем дочерью…» —
                                                                           плыли слова.
Вот вам и сказка про аистов.
Слов не хватало.
Сквозь гул мировых новостей,
                                                        на высокой волне,
сквозь все грозовые разряды
                                                        простора сквозного
синеглазая новость
сюда долетела ко мне, —
спасибо тебе,
узнаю тебя, Родина, снова.
Спасибо вам, аисты — люди!
Несу вам цветы.
Дочь, —
                 говорят, что хорошая это примета.
Пусть белые аисты радости и доброты
мир осеняют
широкими крыльями света.
Ты слышишь мой вздох облегченья?
                                                                  Скажи-ка ты мне
ты повторилась,
                                  опять
                                             ты в себя претворилась,
ты нескончаема снова!
                                            Скажи-ка на милость!..
Вот почему я так аистов
                                             жду по весне.
1970

133. «Наверно, так писать стихи нельзя…»

Наверно, так писать стихи нельзя —
всей грудью
                      надавив на лист бумаги.
Ведь строчки возвращаются, разя,
трепещут, как обугленные флаги.
Скажу себе:
                   спокойно,
                                        отойди.
Опасно жить.
                           А легче в образ вжиться,
иначе
наступает боль в груди —
тень от стиха
                            на легкое ложится.
Нельзя
                  за каждой строчкой —
                                                           в новый бой.
Безумная затея нами движет:
чтоб каждую строку прожить собой
и самому еще
                         при этом
                                          выжить.
1971

ИЗ СТИХОТВОРЕНИЙ, НЕ ВОШЕДШИХ В АВТОРСКИЕ СБОРНИКИ

134. АВГУСТ

Что делать с августом?
Что надо?
Кому сказать?
Куда пойти?
С сердечным гулом нету слада,
жить невозможно взаперти.
С размаху в ноздри пахнут травы,
плоды гнут ветви до земли,
и яблони стоят, как павы,
от нежности изнемогли.
У августа всего в достатке —
то дождь, то солнце, —
выбирай.
И гор обветренные складки,
и море полное — взакрай.
На золотых песчаных нивах
сгорают женщины дотла;
лежат в причудливых извивах
их плодоносные тела.
А мы без памяти и сами!
Такой тебя и сберегу —
свежеомытыми глазами
зовешь меня
на берегу.
Иду из-моря в пене зыбкой
с бесценной ношей.
Бьет волна.
За смуглою твоей улыбкой
тревога матери видна.
Прижалась изо всех силенок,
смеется мне — не упади! —
наш теплогорлый соловьенок,
Анюта,
на моей груди.
1974

135. КАК ТЕБЕ ЖИВЕТСЯ?

Больше не могу в себе носить.
Только вспомню — снова забывается.
Всё хочу, любимая, спросить:
как тебе живется,
как шагается?
Соберешь в дорогу — я спешу.
Встретишь — я в глазах твоих отсвечиваю.
Вспоминаю — вот сейчас спрошу…
И молчим,
взволнованные встречею.
День за днем работаем, живем,
год за годом отлетают в сторону.
Все тревоги, кажется, вдвоем,
радости, мне думается, поровну.
Ну, а вдруг всё это миражи!..
Ясность всё опять отодвигается.
Как тебе, любимая, скажи,
как тебе живется, как шагается?
Как тебе, скажи, в моем бою,
Продолжить чтение
Рекомендуем почитать
Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.

Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.

Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.

Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)