Стихотворения и поэмы - [57]

Возьми нас, жизнь, опять к себе в науку…

Поэзия, прими нас.

Мы с тобой!

1967

128. КУЛАГЕР

Кулагер, крылатый конь, — лира и стрела…

Степь его для славы вечной,

видно, родила.

Устали не знал великий первозданный конь,

догонял любых бегущих,

не боясь погонь.

Песни бедного Ахана,

стон его земной

Кулагер промчал когда-то стороной степной.

Зависть — древнее мученье,

зависть всё могла,

зависть и тогда умела бить из-за угла.

Кулагер летел, как птица, на большой байге,

благородный конь не думал о своем враге.

Зависть черная, готовя смерти торжество,

кол косоприцельный врыла на пути его.

Зависть черную сломила вечная любовь.

Я переводил поэму, ликовал, скорбел,

то с Ильясом,

то с Аханом вместе песни пел.

И меня промчал над степью Кулагер не раз,

целовал я Кулагера в ослезенный глаз.

О поэзия святая, и тебе всегда

зависть ставила рогатки,

била без следа.

Джансугурову Ильясу на его пути

кол косоприцельный врыла зависть —

не пройти.

Сколько лет живет во мне

сказка о коне!

Думаю всегда о чьей-то тягостной вине.

Есть у зависти, я знаю, кол и для меня,

как Ахан

и как Ильяс,

не сверну коня.

Слышу топот Кулагера, звон его копыт…

Тот, кто песней степь восславил,

нами не забыт.

1967

129. ОБРАЩЕНИЕ К ДРУГУ

Айдильде Тажибаеву

Косились синеглазые быки,

ярмо набило вытертые выи.

Вдали столбы крутились вихревые,

обозы шли и шли…

Передовые

оглядывали степь из-под руки.

Тоска сжимала русские сердца,

степь жаркая парит перед глазами.

Но в путь —

                 во имя Сына и Отца —

царица погнала из-под Рязани.

Эльтон и Баскунчак влекли сюда,

возили соль, соленую, как слезы.

Но перехватывала орда

все соляные русские обозы.

И двинулись заслоны.

Стой!

Пора!..

Легли быки, усталые до дрожи.

Так начались Быковы Хутора,

как начиналось русское Заволжье.

Распутали с рогов налыгичи,

яремные выдергивали спицы.

Быки жуют.

А на возах в ночи

под звездами далекими не спится.

Так оседали русские посты.

И шли казахи к Волге,

                                         к водопою,

так встретились когда-то

                                          я и ты —

в крови далеких предков —

мы с тобою.

Да, если только вспомнить, Абдильда,

товарищ мой,

                         и спеть

                                             про всё, что было,

как шли степные долгие года,

и сколько бед,

и сколько страхов смыло!

Давай пойдем вдвоем

                                          своей страной,

с той битвы, что в сказаниях воспета,

с тех лет,

что начинали век иной,

наш век

              в разливе ленинского света.

Вся наша жизнь уместится как раз

меж вехами великих одолений —

от первых комсомольских поколений,

от первых тропок

                                 на Кара-Богаз.

Неведомый пришелец —

                                            бледный орс,

таинственный казах

                                      широколицый

открылись

среди бед

и среди гроз,

чтоб хлебом,

                          болью,

                                       солью

                                                  поделиться.

Единым устремлением дыша,

мы шли друг к другу,

                                      как народ к народу,

от первых тех разведок Балхаша

к его медеплавильному восходу!

Да только что железо,

                                         что там медь, —

а сплав сердец!

Стеной своей живою

панфиловцы преодолели смерть

в бессмертном сорок первом

под Москвою.

Мы слышим позывные по утрам

и думаем о них:

                            путем неблизким

над Байконуром

                             к звездам и мирам

их вечной славы

                              взмыли обелиски.

Нам есть о чем сказать себе,

                                                     о многом

и вспомним и споем мы,

                                                  Абдильда.

Давай пройдем

                             по пройденным дорогам,

они нас снова выведут

                                           туда,

где снова открываются просторы,

где снова начинаются пути.

Нам отдыхать

                        и праздновать

                                                 не скоро.

Как раз пора нам

                               к новому идти.

Да, надо с тихой грустью оглядеться

на детство и прикинуть наперед:

что оставляем юности в наследство,

чем вспомнят,

                         если вспомнит нас

                                                             народ?

Мы в дружбе все дела свои вершили

и дружбой перед будущим правы.

Дай руку в эти дни твои большие,

прими привет

                        от Волги и Москвы.

1969

130. «В Неопалимовском ночном…»

В Неопалимовском ночном

ледок похрустывает гулко.

О неприкаянном одном

забыли окна переулка.

Живу за тридевять земель,

сквозь зиму вижу еле-еле,

и замела теперь метель

мои далекие недели.

Я спрашиваю:

                           «Есть?»

                                    — «Жок, жок!»

смеется милая казашка.

Нет писем.

На душе ожог.

Опять и сумрачно и тяжко.

Через Актюбинск, Кулунду

в мечтаньях ночи коротаю,

в Неопалимовский иду,

как снег, к ногам твоим спадаю.

Все подозрения простил,

увидев в отсвете из окон,

как след твой узенький простыл,

как робок он,

как одинок он!

Но вдруг приснится рядом след

и ты под тяжкою рукою.

И вот уж снова сладу нет

с неразберихою такою.