Стихотворения и поэмы - [58]

Шрифт
Интервал
Неопалимовский, прости.
Лечу, морозом опаленный,
обдутый ревностью в пути
и жаждою неутоленной.
1969

131. «Стихи меня взорвут когда-нибудь…»

Стихи меня взорвут когда-нибудь.
Как мне от них
                         в себе
                                    освободиться,
улыбкой озарить родные лица
и самому легко передохнуть?..
Не отреченье,
                           не леченье, нет, —
стеченье лет под ложечкой, у вдоха,
комок стихов, заполонивших свет.
Прошу я,
потерпи.
Мне просто плохо.
Пока запоминаю наизусть,
будь терпеливой,—
                                не легко, наверно.
Не верю в счастье,
радостей боюсь,
притормозил дыханье суеверно.
Ревную к тени, к призраку вины,
к слезам твоим,
                               и к улице, и к дому,
к себе,
к тому,
                 пришедшему с войны
с улыбкой,
бесшабашно молодому.
Всё жадничаю,
                          жажду,
                                     вечно жду
и при тебе
всё о тебе тоскую,
как будто бы я на весеннем льду
ежеминутно головой рискую.
Я знаю —
                      весь —
в терпении твоем.
Смахни с меня неверия, как тени.
Узнавший одиночество вдвоем,
я славил одиночество со всеми.
Вот-вот передохну,
                                  почти живу, —
теснят слова высокого свеченья.
Прошу тебя.
Люблю тебя.
Зову.
Как труден он для нас,
                                        вздох облегченья!
1972

132. СКАЗКА ПРО АИСТОВ

1
                Я шептал: «Повторись!»
                Просил: «Повторись вся как есть!..»
                Хотел, чтоб на свете земном
                                                                    ты опять повторилась,
Хотел через годы тебя на руках перенесть,
чтобы снова взошла,
чтобы снова в себя претворилась.
Повторись
                   и явись,
                              как является новый рассвет.
«Повторись!» —
клокотала у горла веселая жадность.
Так не может случиться, чтобы ты не умножилась, нет,
не могло же так быть,
                                чтоб не длилась ты,
                                                                       не продолжалась.
Прямо снилось и чудилось,
                                           будто бы мне довелось
твой крик новорожденный слышать
                                                             и первое слово,
лицо твое видеть,
                               родное от смеха до слез,
и за руку брать,
                           и вести тебя,
                                            школьницу снова.
Просил: «Повторись»,
                                       чтобы все осветились пути
твоей нескончаемой тихостью и добротою,
которую долго искал без тебя
                                                     и не мог я найти,
той самой,
которой и сам-то, наверно, не стою.
Я вызвал тебя,
                          ты откликнулась,
                                                            вышла за мной.
Вода и земля нам нужны были для сотворенья.
Я взял мою землю
за гриву полыни степной.
Волжские волны спели нам песнь повторенья.
2
Я вспомнил про сказки,
                                         стал их скликать на совет,
хорошо, что я вспомнил про них
                                                        и позвал без опаски.
Хорошо,
                   что,
                          наученный лживостью пройденных лет,
я вдруг обнаружил,
                                 что верю
                                                   в хорошие сказки!
Сказка про аистов вспомнилась!
                                                             Аисты где?
Аисты! Аисты!
                         Но уже сентябрило.
Аисты двинулись к нильской далекой воде.
Аисты! Аисты!
Даль отзывалась бескрыло.
Я в Шереметьево сразу,
                                            на аэродром,
отложил сигареты,
ремнем опоясался гибко,
взмыл меня в небо аэрофлотовский гром.
В полночь уже опустил
над огнями Египта.
3
Из Каира я вышел чуть свет.
Ил запружинил
                        у плоского берега Нила.
Сквозь заросли шел я,
и ночь исходила на нет.
Пустыня,
                  как в детстве,
                                            всё дальше и дальше манила.
Аисты головы вскинули:
                                         вот чудеса!
«Аисты, вас я ищу!»
                                       — «Ты откуда?» — спросили.
«Откуда? Откуда?» —
                                       кричали на все голоса.
«Аисты, ваш я земляк,
                                             прилетел из России…»
Мы обсудили, как быть мне,
я пошел на Судан.
По Красному морю проплыл,
                                                     гляделся в стеклянное днище
Аисты находили меня по следам
и заверяли:
                      «Поможем тебе,
                                                         мы отыщем…»
— «Аисты, до свиданья!
Буду ждать от вас новостей.
Аисты,
             я прошу вас
                                   в прощальную эту минуту.
Аисты,
              вы же всегда приносили хороших детей.
Аисты,
               принесите мне дочку, Анюту!..»
4
«Ну, как там? —
                       кричали Расул и Григол.—
                                                                Подожди до зимы…»
Продолжить чтение
Рекомендуем почитать
Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.

Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.

Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.

Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)