Стихотворения и поэмы - [103]

Шрифт
Интервал

Две тяжелых косы уложив на колени,
тихо-тихо
                      Наташа глотала слезу.
И опять поднимались —
                                         нелегкое дело.
Шли.
И вот увидали:
                             вокруг поплыла
карусель из домов
                                  без конца,
                                                       без предела.
В небе ухали,
                      ахали колокола.
А базар!
Крепок дух енотаевской воблы.
Мед арбузный —
                           как память осенней страды.
У возов запрокинуты в небо оглобли,
сине-красные
тлеют мясные ряды.
Дом на доме увидели, выйдя к базару,
есть из камня дома
                                   с кружевами резьбы!
Как пружины,
                       крутились до облака яро
майской пыли густой вихревые столбы.
А народ всё бежал!
                                   Их волна захватила,
у собора притиснув, сдавила бока.
«Главный колокол!»
                                   — «Ну?!»
— «С нами крестная сила!..»
— «Пуда два откололося
                                               от языка».
— «Двух купцов подсекло!» —
                                                  голосили кликуши.
«Не купцов, а паломников!»
                                                 — «Вот она, медь…»
А вокруг,
                оглушая мещанские души,
церкви в разных концах продолжали греметь.
Задыхаясь в пыли,
                                в перегуде,
                                                      в тревоге,
лез Кузьма,
                    ограждая Наташу рукой,
и сжимались сердца,
                                      и не слушались ноги,
и глаза застилало тревожной тоской…
«Где французский завод?»
                             — «Там, верст семь напрямую…»
— «Кузя, может…»
                             — «Ты что?»
— «Страх на каждом шагу!
Ну, куда мы!..»
                      — «Идем!
                                       Лучше смерть, но иную.
Я, Наташа,
                  на землю глядеть не могу…
Нет, не мать она нам…
Размела по дорогам.
Чуть собой не накрыла
                                         землица сама».
— «Кузя, грех…»
— «Я готов повторить перед богом.
Навсегда нам запомнится
эта зима…»
12. ЭЛЕКТРИЧЕСТВО
Французский завод ДЮМО гудит и пышет жаром,
семь труб стоят,
                             пуская оранжевые дымы.
Сначала дрожь земли казалась
                                                            кошмаром,
потом — привычкой,
жизнью
              оглохшего Кузьмы.
Жили у Апрелевых в землянке незрячей,
в банном овраге.
                             Овраг был ничей.
Сверху сор валили,
                                    дымился шлак горячий,
у порога пенился мыльный ручей.
Землянки лепились по оврагу за банями,
друг в дружку упирались, одна над другой.
«Русские деревни»
                                   французской компании
завод приторачивали к Волге дугой.
Двенадцатый год.
                                 Царицынское лето
ушло,
                 угомонилось в студеном ноябре.
Апрелев и Кузьма выходят до рассвета.
Кузьма два года
                            грузчиком на шихтном дворе.
Апрелев — весельчак, не унывает сроду.
«Держись! — его словцо. —
                                              Не бегай от дел.
Ничего, Кузьма,
                             привыкай к заводу.
Я в пятом
                    за него
                                    свое отсидел!»
Усы Апрелев гладит.
Кузьма шагает хмуро,
«Стеснили вас, Иваныч,
                                           землянка тесна».
— «С ума сошел, Кузьма!
                                             Наверно, баба-дура
сказала что!
Построитесь — будет весна.
Ты лучше скажи: пойдешь со мной в бараки?»
— «Пойду…»
— «Будет гость».
                             — «Кто?»
                                               — «Увидишь сам.
Надо нам готовиться к новой драке.
Держись!».
                               Апрелев водит рукой по усам…
* * *
«Товарищи!
                        Ленин нас учит быть стальными.
Гоните ликвидаторов рабочей метлой.
Живет большевизм!
                                       Мы справимся с иными.
Сплотим ряды теснее,
                                      трусливых долой!.
Рабочие ДЮМО не предадут традиций!.
Не будем выпрашивать подачек и льгот!
Сам всего добьется рабочий Царицын!
Наши силы крепнут!
Вернется пятый год!..»
Свечка отбрасывает тени густые.
Горячо, чуть слышно говорит гость.
В сердца западают слова простые.
Слушают люди, сжатые в горсть.
Гость русоволосый и смуглолицый,
молодой, рабочий — видать по всему.
«Только что из ссылки —
                                        и опять не боится!—
Кузьма подумал. —
                              Дело дороже ему!»
Потом услышал голос, знакомый еле-еле.
«Вот молодец, разворошил сердца!»
И в сумерках увидел…
Он? Неужели?!
Рядом с докладчиком — знакомый с лица.
Кузьма пробрался к выходу, знакомому
                                                                      навстречу.
«Товарищ Варламов, узнаете меня?»
Варламов развернул тяжелые плечи.
«Постой, —
                    сказал,
                                   руками других стороня, —
Знакомое лицо, где-то я вас видел.

Рекомендуем почитать
Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)