Стихотворения и поэмы - [104]

Шрифт
Интервал

Кузьма Денисов! Вот как! Я рад за вас!
За адрес не ругаете? Иваныч не обидел?
Да, он на дружбу крепок:
                                             рабочий класс!»
— «По одному, товарищи,
                                                время такое,
черносотенцы лютуют!»
— «Намнем бока!»
— «У нас филер „Подошва“ не знает покоя!»
— «До новой встречи!»
— «Тише!»
— «Ночь глубока!..»
Пошли втроем.
Апрелев уговорил: «До кучи!»
— «А как же вы в Царицыне?»
— «За вами вдогон,—
Варламов засмеялся,—
                                         Выдался случай —
зимовать поставили в царицынский затон.
Вас, кстати, электричеством,
                                                   помню,
                                                               задело.
Как раз моторы будем чинить зимой.
Хотите — поучимся,
                                     найдется и дело…
Ну как?
                  Французский жалко?
                                                     Вернетесь весной».
Кузьма молчал,
                              не в силах отыскать слова.
«Держись! — толкнул Апрелев. —
                                                       Берись, Кузьма?»
— «Спасибо, я согласен».
— «Вот это толково!..»
В ту ночь побелело. Началась зима.
13. ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ БУНТ
Тринадцатый год.
                               Весна.
                                         Гудит Царицын.
По Гоголевской шествуют, едут, снуют
сытые купчики,
                          дебелые девицы.
На губах прохожих
                               папиросочки «Ю-Ю».
В электротеатр «Патэ» лезут резонно:
«Из клуба парижской молодежи фарс —
сильно потрясающая лента сезона:
„В когтях полусвета“
начнется сейчас».
Праздник трезвости —
                                     общественное дело.
Ресторан «Конкордия»
                                          сбился с ног.
Пятые сутки
                       размашисто, умело
гуляет
           «Князь Серебряный» —
                                                    купеческий сынок.
Стоит на Княгининской —
                                         сапоги до глянца —
городовой Бросалин — руки в бока.
Строем прошагала
                                 в баню Саномьянца
пятая рота Аткарского полка.
«Солдатики наши!
                             Враг, не надейся… —
Машут платочками:
                                — С вами бог».
Тупоносый
                      лакированный
                                                 ботинок «Вейса»
сильно запылился громом сапог.
Окна открыты.
                      Сладко зевая,
заседает Дума.
                          Третий год
вопрос один и тот же:
                                  «О проводке трамвая
на французский
                           и дальше,
                                          на Пушечный завод».
Фон Остен-Сакен,
                            голова Царицына,
рукой размахнулся:
                                  «Прошу, господа!»
Лапшин (лесозаводчик):
                                      «Пора договориться нам
Зачем трамвай рабочим?
Ездить?
Куда?
Вы слышали: опять там аресты.
Права им давай.
И революцию. —
                            Он сжал кулаки. —
Ну что ж, пойдем навстречу:
                                                 удобней трамваем
возить листовки Ленина,
                                            плодить кружки.
Хотите,
              чтоб они заполонили город,
к моим заводам ринулись,
                                                 к дому моему?
Меж ними надо ставить
                                           железные заборы,
какие там трамваи,
еще б одну тюрьму!..»
Конщик Верхоломов подскочил на месте:
«Я б это электричество
                                              не пустил на порог.
Зажал бы всяких умников:
                                                не лезьте, не лезьте!
По горло хватит пара
                                      и железных дорог».
Встал Сакен:
                          «Этих умников от голода распучило.
России электричество —
                                          как корове седло.
Да…
           в среду
                          на Скорбященской
                                                           сжигание чучела
„Гидра революции“ —
                                     вот будет светло!»
Похохотали сладко.
                                  «Проголосуем или
отложим рассмотрение?
                                          Как, господа?..»
Вдруг полыхнуло:
«Караул!
                 Убили!
В бане Саномьянца».
— «Что там?»
— «Беда…»
— «Р-р-разойдись!»
— «Р-р-разойдись!»
                                   Городовой Бросалин
ведет сквозь толпу храпящих коней.
Сакен в карете дергает усами.
Лезет полицмейстер в паутине ремней.
«Что тут такое?»
— «Ваше величество!..
Ваше превосход… (захватило дух)»,
— «Ну!»
                — «Слушаюсь…
                                             Тут электричество
солдатиков побило в бане. Двух.
Проволока висит там,
                                        солдатикам ново.
Стирали.
                  Приспособились вешать мытье.
Как она даст!
                         Один — за другого…
Землей обложили, но, видать, не житье.
Другие разбежались голые прямо,
обратно не загонишь: боятся, и на».

Рекомендуем почитать
Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)