Стихотворения и поэмы - [35]

Был ныне полон ярости тигриной

И львиной злобы; в мстительных мечтах

Уже он горы громоздил на горы,

Лелея мысль о той второй войне,

Что вскоре разразилась, самых робких

Заставив спрятаться в зверей и птиц.

Атлант лежал ничком; с ним рядом Форкий,

Отец Горгон. За ними — Океан

И Тефия, в коленах у которой

Растрепанная плакала Климена.

Посередине всех Фемида жалась

К ногам царицы Опс, почти во мраке

Неразличимой, как вершины сосен,

Когда их с тучами смешает ночь;

И многие иные, чьих имен

Не назову. Ведь если крылья Музы

Простерты для полета, что ей медлить?

Ей нужно петь, как сумрачный Сатурн

Со спутницей, скользя и оступаясь,

Взобрался к этой пропасти скорбей

Еще из худших бездн. Из-за уступа

Сначала головы богов явились,

И вот уже ступили две фигуры

На ровное подножье. Трепеща,

Воздела Тейя руки к мрачным сводам

Пещеры — и внезапно взор ее

Упал на лик Сатурна. В нем читалась

Ужасная борьба: страх, жажда мести,

Надежда, сожаленье, боль и гнев,

Но главное — тоска и безнадежность.

Вотще он их стремился одолеть,

Судьба уже отметила его

Елеем смертных — ядом отреченья;

И сникла Тейя, пропустив вперед

Вождя — к его поверженному войску.

Как смертного скорбящая душа

Терзается сильней, вступая в дом,

Который омрачило то же горе,

Так и Сатурн, войдя в печальный круг,

Почувствовал растерянность и слабость.

Но Энкелада мужественный взор,

С надеждой устремленный на него,

Придал Сатурну сил, и он воскликнул:

«Я здесь, титаны!» Услыхав вождя,

Кто застонал, кто попытался встать,

Кто возопил — и все пред ним склонились

С благоговением. Царица Опс,

Откинув траурное покрывало,

Явила бледный изможденный лик

И черные запавшие глаза.

Как гул проходит между горных сосен

В ответ на дуновение Зимы,

Так прокатился шум среди бессмертных,

Когда Сатурн им подал знак, что хочет

Словами полновесными облечь,

Исполненными музыки и мощи,

Смятение свое и бурю чувств.

Но сосен шум сменяется затишьем,

А здесь, едва нестройный ропот смолк,

Глас божества возрос, как гром органа,

Когда стихают хора голоса,

Серебряное эхо оставляя

В звенящем воздухе. Так начал он:

«Ни в собственной груди, где я веду

Сам над собой дознание и суд,

Не отыскал я ваших бед причину,

Ни в тех легендах первобытных дней,

Которые Уран звездоочитый

Нашел на отмели начальной мглы,

Когда ее прибой бурлящий схлынул, —

В той книге, что служила мне всегда

Подставкою для ног — увы, неверной! —

Ни в символах ее, ни в чудесах

Стихий — земли, огня, воды и ветра —

В их поединках, в яростной борьбе

Одной из них с двумя, с тремя другими,

Как при грозе, когда идет сраженье

Огня и воздуха, а струи ливня,

Хлеща, стремятся их прибить к земле,

В соитье четверном рождая серу, —

Ни в этих схватках, в таинствах стихий,

Которые мне до глубин открыты,

Я не нашел причины ваших бед;

Напрасно вчитывался в дивный свиток

Природы, — я не мог сыскать разгадки.

Как вы, перворожденные из всех

Богов, что осязаемы и зримы,

Слабейшим поддались. Но это так!

Вы сломлены, унижены, разбиты.

Что мне теперь сказать вам, о титаны?

«Восстаньте»? — вы молчите. «Пресмыкайтесь»? —

Вы стонете. Что я могу сказать?

О небеса! О мой отец незримый!

Что я могу? Поведайте мне, братья!

Мой слух взыскует вашего совета.

О ты, глубокомудрый Океан!

Я вижу на твоем челе суровом

Печать раздумья. Помоги же нам!»

Сатурн умолк, а вещий бог морей —

Хотя не ученик Афинских рощ,

Но сумрака подводного философ, —

Встал, разметав невлажные власы,

И молвил дивно-звучным языком,

Мерношумящим голосом прибоя:

«О вы, кто дышит только жаждой мести.

Кто корчится, лелея боль свою,

Замкните слух: мой голос не раздует

Кузнечными мехами вашу ярость.

Но вы, кто хочет правду услыхать,

Внимайте мне: я докажу, что ныне

Смириться поневоле вы должны,

И в правде обретете утешенье.

Вы сломлены законом мировым,

А не громами и не силой Зевса.

Ты в суть вещей проник, Сатурн великий,

До атома; и все же ты — монарх,

И, ослепленный гордым превосходством,

Ты упустил из виду этот путь,

Которым я прошел к извечной правде.

Во-первых, как царили до тебя,

Так будут царствовать и за тобой:

Ты — не начало, не конец вселенной.

Праматерь Ночь и Хаос породили

Свет — первый плод самокипящих сил,

Тех медленных брожений, что подспудно

Происходили в мире. Плод созрел,

Явился Свет, и Свет зачал от Ночи,

Своей родительницы, весь огромный

Круг мировых вещей. В тот самый час

Возникли Небо и Земля; от них

Произошел наш исполинский род,

Который сразу получил в наследство

Прекрасные и новые края.

Стерпите ж правду, если даже в ней

Есть боль. О неразумные! — принять

И стойко выдержать нагую правду —

Вот верх могущества. Я говорю:

Как Небо и Земля светлей и краше,

Чем Ночь и Хаос, что царили встарь,

Как мы Земли и Неба превосходней

И соразмерностью прекрасных форм,

И волей, и поступками, и дружбой,

И жизнью, что в нас выражены чище, —

Так нас теснит иное совершенство,

Оно сильней своею красотой

И нас должно затмить, как мы когда-то

Затмили славой Ночь. Его триумф —

Сродни победе нашей над начальным

Господством Хаоса. Ответьте мне,

Враждует ли питательная почва

С зеленым лесом, выросшим на ней,

Оспаривает ли его главенство?

А дерево завидует ли птице,

Умеющей порхать и щебетать

И всюду находить себе отраду?

Мы — этот светлый лес, и наши ветви

Взлелеяли не мелкокрылых птах —