Стихотворения и поэмы - [30]

Уложил

Гребешок,

Книжку

С разными словами,

Две рубашки

С рукавами,

Кепку —

Вместо черпака

И ночного колпака.

Не забыл

И носков

Запасных —

Вот каков!

Все собрал,

Увязал

И, отчаянно горд,

Он потопал прямиком

Курсом норд,

Курсом норд,

Он потопал прямиком

Курсом норд!

II

Жил-был один мальчишка,

Такой-сякой пострел!

Весь день стишки свои кропать

Он только и умел.

Он взял

Свой пенал

И чернил

Прихватил

И умчал,

Глотая мили,

В тучах пыли,

Прямо в горы,

На просторы,

К ручейкам,

Облакам,

Во владения

Привидения

И почти что

К ведьмам в лапы! —

И строчил

Что есть сил, —

Если жарко,

То без шляпы,

Если зябко,

То в пальто,

Но зато

Был он горд,

Что идет он прямиком

Курсом норд,

Курсом норд,

Что идет он прямиком

Курсом норд!

III

Жил-был один мальчишка —

Вот так он жил да был!

Он бабушке в корыто

Рыбешек напустил.

На запрет

Несмотря,

Он ни свет

Ни заря

Поднимался

И пускался

Во всю прыть —

Поудить;

И домой

Поспеша,

Нес ерша —

Малыша,

Окунят,

Пескарей

И плотвят —

Не длинней

Маленького

Пальчика

Маленького

Мальчика!

Ну и дел

Натворил,

Ну и кашу

Заварил! —

Хорошенькую кашу —

Учтите,

В корыте! —

Хорошенькую кашу

Заварил!

IV

Жил-был один мальчишка,

Такой-сякой пострел!

Он побывал в Шотландии

И крепко поумнел:

Он узнал

Наконец,

Что свинец

Там тяжел,

Что осел

Там упрям,

Что по утрам

Солнце всходит

Что морковка

В огороде

Там красна.

Что луна

Светит в ночь,

Пятью пять

Двадцать пять,

Все точь-в-точь,

Как и дома!

И стоял он, как чурбан

И дивился,

И дивился,

Он стоял, как чурбан,

И дивился!

3 июля 1818

[ИЗ ПИСЬМА ТОМАСУ КИТСУ]

Ах, если бы ты только знал,

Кого я встретил,

Карабкаясь по склонам скал

Сквозь дождь и ветер!

Я Мэри отгадать прошу,

Но по секрету

Скажу — пером не опишу

Картину эту.

Где под скалой бежит ручей,

Под мрачной высью,

Я вдруг увидел Лошадей,

Бежавших рысью.

Тогда узнать помчался я

Чуть не галопом,

Что там за Люди вдоль ручья

Гарцуют скопом.

Качался первый на седле

Кудрявый Вилли,

И как пожар на корабле

Кудряшки были.

Мать Пегги ехала за ним,

А следом Пегги

И братец Роб — путем одним,

В согласном беге.

Спасался каждый под плащом,

Лились потоки.

Взор Пегги чем-то был смущен,

Алели щеки.

Она, легко держась верхом,

Следила взглядом

За миловидным женихом,

Трусившим рядом.

Я, видно, ввел родню во гнев,

Раз юный Том

Проехал мимо, покраснев,

С открытым ртом.

Ах, Мэри! Все они домой

Спешили вместе,

Беспечный и счастливый рой,

Под стать невесте.

Им хорошо спешить домой

Хоть в дождь, хоть в слякоть.

У Пегги свадьба, боже мой!

Как мне не плакать?

10—14 июля 1818

СКАЛЕ ЭЙЛСА

Морская пирамида в бликах, в иле!

Когда твой лоб потоками был скрыт?

И что тебе сегодня говорит

Крик яростный птенцов о прежней были?

Как ветры снова путь к тебе открыли?

И сколько времени прошло, как спит

И дышит небом треснувший гранит,

С тех пор как облака тебя увили?

Ответа нет; ведь ты приют дремот;

И жизнь твоя — две вечности: с орлами

Всегда одна, другая — мрака плод.

Вершина в небе, скользкий риф — с китами.

Земной толчок подъял твой торс из вод —

Но скрыт гигантский остов под волнами!

10 июня 1818

СТИХИ, НАПИСАННЫЕ В ШОТЛАНДИИ,

В ДОМИКЕ РОБЕРТА БЕРНСА

Прожившему так мало бренных лет,

Мне довелось на час занять собою

Часть комнаты, где славы ждал поэт.

Не знавший, чем расплатится с судьбою.

Ячменный сок волнует кровь мою.

Кружится голова моя от хмеля.

Я счастлив, что с великой тенью пью,

Ошеломлен, своей достигнув цели.

И все же, как подарок, мне дано

Твой дом измерить мерными шагами

И вдруг увидеть, приоткрыв окно,

Твой милый мир с холмами и лугами.

Ах, улыбнись! Ведь это же и есть

Земная слава и земная честь!

11 июля 1818

СТРОКИ, НАПИСАННЫЕ В СЕВЕРНОЙ ШОТЛАНДИИ

ПОСЛЕ ПОСЕЩЕНИЯ ДЕРЕВНИ БЕРНСА

Как сладко полем проходить, где веет тишиной,

Где слава одержала верх в бою за край родной,

Иль — вересковой пустошью, где был друидов стан,

А нынче мох седой шуршит и царствует бурьян.

Все знаменитые места бессчетно тешат нас,

О них сказанья повторять мы можем сотни раз,

Но сладостней отрады нет, неведомой дотоль,

Чем иссушающая рот божественная боль,

Когда по торфу и песку волочится ходок

И по кремням прибрежных скал бредет, не чуя ног,

Бредет к лачуге иль дворцу, дабы воздать поклон

Тому, кто вживе был велик и славой умерщвлен.

Багульник, трепеща, вознес лучистые цветы,

И солнце песенке юлы внимает с высоты,

Ручьи лобзают стрелолист у плоских берегов,

Но медленных, тоскливых вод невнятен слабый зов.

Закат за черным гребнем гор потоки крови льет,

Ключи сочатся из пещер, из темных недр болот,

Как бы дремля, парят орлы средь синевы пустой,

Лесные голуби кружат над гробовой плитой,

Но вечным сном заснул поэт, и вещий взор ослеп, —

Так пилигрим усталый спал, найдя в пустыне склеп.

Порой, — душа еще дитя, что мудрости полно,

Но сердце барда мир забыл, вотще стучит оно.

О, если б снова мог прожить безумец полдень свой

И до заката опочить, но все пропеть с лихвой!

Он в трепет бы привел того, чей дух всегда в пути,

Кто колыбель певца сумел на севере найти.

Но краток срок, недолог взлет за грань тщеты земной,

Из жизни горькой и благой, в надзвездный мир иной

Недолог взлет и краток срок, — там больше быть нельзя:

Не то забудется твоя скудельная стезя.

Как страшно образ потерять, запомненный в былом,

Утратить брата ясный взгляд, бровей сестры излом!

Вперед, сквозь ветер! И вбирай палящий колорит;

Он жарче и мощней того, что на холстах горит!