Стихотворения и поэмы - [57]

Наши следы на снегу оставляем.

Царствует вечер в лесу, ну а утро

Там, возле дачи, по-моему. Дышим

Тихо, прислушиваясь поминутно,

Слово иль речь только где-то заслышим.

Ясени тронув, подходим к березам,

В веточках бука наш взгляд отдыхает;

Множество дум своих в лес мы приносим,

Множество мыслей нам лес возвращает.

Ивы, вчера поругавшись, смутившись,

Ветви прямые сегодня нагнули.

Как паруса, в тишине прорубившись,

В лес мы вдвоем далеко заглянули.

Лес приобщить к нашей тайне желая,

Ясеней снежные ветви качаем;

В небо уносится мысль голубая,

Мы же следы на снегу оставляем.

Мы осторожно скользим, словно глину

Ищем гончарную; нам не стоится.

Если не встретится утро нам, длинный

Вечер в лесу всё равно еще длится.

11 июля 1965

* 183. «Март меня капризно навещает…» Перевод Е. Самченко

Март меня капризно навещает,

Ветром счастлив, мимо он летит;

Адреса навеки вырывает,

Путь мой этим ветром перекрыт.

Парус дней, я чувствую, помчался

В бледное ущелье между скал.

Рукописи я не доискался

И собрата след не отыскал.

Я иду — куда или откуда;

Иль и впрямь иссякло волшебство?

Уделить вам хоть немного чуда

Я хочу, а вот начать с чего?

С января по март душа томилась;

Нет, не в радость стали дни мои.

В чаше сердца копоть накопилась

От огня пылающей любви.

13 марта 1966

ПОЭМЫ

184. Песнь о Давиде Гурамишвили. Перевод В. Державина

В книге ты стоишь, как аист,

Молишься ты и рыдаешь,

Под ночным дождем скитаясь,

От скорбей не улетаешь.

Но ведь ты же был крылатым,

Ты принес весенней ранью

К украинским белым хатам

Судеб Грузии дыханье.

Как в степных ночах пылал он —

Стих твой, пламенем одетый,

Как перо в слезах стонало:

«Беды Картли мне поведай!»

Там звездою в новом мире

Вспыхнул светоч твой высоко,

Там ты душу отдал лире —

Книге памяти жестокой,

Врифмовал в ее шаири

Скорбное, живое око.

Беды Грузии повисли

На пере твоем, как слезы.

По равнинам мчатся мысли,

Будто с гор нисходят грозы.

Никнет мать в тоске, что ива.

Ива плачущая, где ж ты?

Там, где зов в ущелье сгинул,

Где порвал свои одежды,

Где вели тебя лезгины,

Заглушив бичом рыданья, —

Я прошел тропой пустынной

Безнадежного скитанья…

Бедно слово, чтоб глубины

Твоего раскрыть страданья!

Ты согрел мечтою книгу,

Облаком над ней пролился.

Жив твой стих, в степных зарницах

Вот он ливнем прокатился!

На живых твоих страницах

Я, как птица, опустился.

Где стоял ты одиноко

С опаленными крылами,

Я услышал издалека

Зов, бушующий как пламя,

И писал живого ока

Я кровавыми слезами.

Пересек я степи, реки,

Где ты пел с такою силой…

Я бы сжег слезами веки,

Плача над твоей могилой,

Если б черной тучей дыма

Не умчались наши беды,

Если б над землей любимой

Не настал он — час победы.

Как Гурамишвили был похищен лезгинами и бежал из плена

Жатвой дышали грузинские дали.

Горцы тебя у ручья захватили

И через тридевять гор перегнали.

И наглотался ж ты горя и пыли!

И убежал ты, но схвачен был снова,

В яму посажен, унижен жестоко.

Ночью ты видел со дна гробового

Жизни своей огонек одинокий.

Как от родного гнезда оторваться?

Как примириться с ямою темной?

Молвил ты: «Мимо миры эти мчатся,

Вне меня реют рекою огромной…»

Плесень могил одевала рассветы.

В небо глядел ты, неволей томимый.

Был под землей ты и грезил, что где-то

Лето и золото нивы родимой.

Яму минуя, не слушая пеней

Пленника, мимо шли дни и недели.

Слезы твои на крылах песнопений

К звездам высоким ночами летели.

Вспыхнул костром ты в своем заточенье.

Жаркие слезы катились ключами.

Думы, надежды твои и сомненья

К небу из ямы взлетали, как пламя.

Родины голос услышал ты скорбный:

«Время отрадной жатвы вернется.

Смерть лучше этой могилы позорной, —

Встань же, мой светлый, выйди на солнце!»

Вылез из ямы… От страха и счастья

Птицей душа трепетала живая,

Яма зияла раскрытою пастью,

Кашлянул сторож, спросонок зевая.

Щепотью пальцы сложил ты, как будто

Хлеба взял крошку, перекрестился

И по тропинке, змеившейся круто,

В горы скользнул ты и в сумраке скрылся.

Беглец в пути

В пору жатвы горячую

Был я схвачен лезгинами.

Народное

Ты брел устало в утреннем тумане,

Клубился над ущельем знойный пар.

Ты пить хотел.

                        Ты вспомнил берег Ксани

И тень прохладой веющих чинар.

Как звонок утром

                             жаворонок в небе!

Как весел в поле

                           крик перепелов!

Жнецы поют в волнующемся хлебе,

Кладут скирды тяжелые снопов.

И ты томился жаждой в жнецком стане.

Вставал во мгле багряной жаркий день.

За полем вдалеке сверкала Ксани.

От черных буков простиралась тень.

С лица отерши пот платком широким,

Ты к берегу беспечно зашагал.

Оружие оставил над потоком

И пересохшим ртом к воде припал.

Но рыскавшие

                       по лесу лезгины

К тебе подкрались

                              в тальнике густом.

Схватили и связали в миг единый

И рот заткнули потным кушаком.

От пажити,

                  где жатву не дожали

Серпы кривые

                       бедных поселян,

От родника родного оторвали

И за горы умчали в Дагестан.

И вот ты, бывший жертвой хищной птицы,

Бежишь; в горах погоня за тобой,

И стон любимой, и снопы пшеницы,

Увязанные ивовой корой…

Давид Гурамишвили под дождем

Буря затмила пути неисходные.

Дождь затопил их в полуночной темени.

Боже! Ты капля иль вервие водное?

Древо спасения дай, не убей меня!