Стихотворения и поэмы - [56]

Шрифт
Интервал

Там, средь развалин, над телом упавшим;
В сумерках крепость Орбели сверкала,
Лист пролетал по дороге к Муаши.
Быстро привстал, говорят, над дорогой;
Кровь, говорят, на носках проступила.
Слышал не тихие реки, а грохот,
Снилась душе ладжанурская сила.
Горец, ты силу осилил стремнины,
Через болото пробился к рассвету.
Гром твоих строчек — он близок мне; ныне,
Младший мой брат, я ищу тебя, — где ты?
Голос твой, тон — как горы гулкий камень.
Сможешь согреться ль в низине душою?
Против войны ты шагнул в ее пламень,
Смелую жизнь свою отдал весною.

* 177. Открытые двери. Перевод Е. Самченко

Ночь; а я дверь оставляю открытой,
Путник ли явится — всё может быть:
Может, с фиалкой войдет перебитой,
Быстро войдет — не придется звонить
В доме открытыми двери оставил,
Бес подозрений ко мне зачастил:
Как бы кто пулю в меня не направил,
Полный до края стакан не разбил.
Что же я дверь оставляю открытой,
Ночь, а не путник, идет; в полутьме
Видно, что ночь эта очень сердита,
Да не нужны ее россказни мне.
В доме остались открытыми двери,
Сердце и дверь не закрыл на замки:
Я бы хотел получить можжевельник,
Рододендрон, из Тушети носки.
Дайте мне рододендрон, можжевельник!
Путника хочется мне заманить,
Сердце оставить открытым и двери —
И никому не придется звонить.

* 178. Владимиру Маяковскому. Перевод Е. Самченко

Твой голос в народе. Бывало, при жизни
Претил тебе звук, если отзвук пустой.
Каймою стихов окружил ты отчизну,
Сказал о Багдади одною строкой.
Ты кинул Риони строку и оттиснул
Свой след на песке; над волной постоял;
Послушал, как ветер поет в Кутаиси,
Басистую нежность горы перенял.
Стал голос алмазом, стал режущей силой,
Волна окрылила тебя синевой;
Твой голос потом распахнулся в России
Красивою тяжестью и широтой.
И гор голоса говорили с тобою,
Туман над хребтом ты плечом разорвал
И разноголосьем и крупной рукою
Границы державы не раз обнимал.
Твой шум не прервался; твой шум настоящий;
А след на песке лишь заметнее стал;
Ты свой в этой жизни, ты непреходящий,
И нежно, бывало, твой гром рокотал.
А бархатный бас твой в народе. При жизни
Претил тебе звук, если отзвук пустой.
Каймою стихов окружил ты отчизну,
Сказал о Багдади одною строкой.
Ту строчку, что не расставалась с тобою,
Десницей на русской земле посадил.
Твой голос сравнил бы я с первой весною,
С грузинской любовью еще бы сравнил.

* 179–180. Стихи о Пиросмани. Перевод Е. Самченко

1. «Вечереет откровенней…»

Вечереет откровенней,
Входит ослик в ночь проворно;
Уточняется мгновенье
Цветом ночи, краской черной.
         Ты желал бы с приговоркой
         Выпить чай неторопливо;
         Подмигнул подружке бойкой,
         Показал ей дар, любимой.
Плот рисуешь на досуге;
Спел арбуз твой сотворенный;
Над Курой поет дудуки
О ночах, о краске черной.
         Ночью яркое светило
         Нам нашел в ущелье; с нами —
         Зеленщик, участник пира.
         Грузия, ты — Пиросмани!
Грезил свежестью цоцхали,
Виночерпий, ты — рыбачил;
В дождь упал, на лоб упали
Дождь и лестница в придачу.
         Ночь над улицею узкой
         Охраняла стены эти;
         Дом твой тихий, как церквушка,
         Разрисован кистью в Цхнети.
Относился плохо к телу,
На ходу болел; ночами
Рисовал отсюда Веру,
А оттуда Ортачала.
         Бегал вдоль Куры — попали
         Сомы в сети; дни короче —
         На горе тебя догнали
         Ночь, орел и краска ночи.

2. «Шагал вдоль балконов-рисунков ночами…»

Шагал вдоль балконов-рисунков ночами
И думал, что спит Маргарита — устала;
Любил ее, слал ей корзины с цветами —
Квартира в душистых цветах утопала.
Назло дудукистам не пьянствовал скрыто;
Вина не хотел, хоть застолье шумело.
А бледная нежность твоей Маргариты
Два раза на белом холсте потемнела.
А некий кутила шатался по скверам,
Он шел по кварталу, простак одинокий.
О, как Маргарита, я крикну, посмела
Обречь твою бедность на крайность дороги!
А может, ошибся? В Цагвери запела
И слух иностранный сейчас услаждает;
А может, внезапно слегла, заболела
И где-нибудь лечится и увядает.
         Не завистью был знаменит, а любовью.
         Художник, познал ты святую беспечность,
         А Грузия только плелась за тобою,
         Ее обогнал — и шагнул прямо в вечность.

* 181. «Я думал так: сильнее твой размах...» Перевод Е. Самченко

Я думал так: сильнее твой размах.
В душе росток завянет — сам я сгину.
Ну что же, знаю, погребешь мой прах,
Жаль вот: до срока я тебя покину.
Хотел борьбой участвовать в борьбе,
Строка словами предков говорила.
Смерть на дороге встретилась тебе,
Дивлюсь, что ей меня ты уступила.
Хотел туманом тонким при луне
Твой край обвить, чтоб ты им любовалась.
На родине бросали жребий: мне
Гурамишвили мельница досталась.
Сам выберу последнее жилье
На пастбище, в горах, знакомых с детства.
Прощай, стихов сокровище мое,
Прощай, о чаша маленькая сердца.
Оставил бражников. Ушел, дорогой зван.
В душе ростки завянут, сам я сгину.
Неужто я исчезну, как туман,
Ужель тебя до срока я покину?
Сам выберу последнее жилье
На пастбище, в горах, знакомых с детства.
Прощай, души сокровище мое,
Прощай, о чаша маленькая сердца.

* 182. В Малеевке. Перевод Е. Самченко

Утро настанет, и в лес мы уходим,
Ветви раскачиваем и гуляем;
В снежном лесу тишину мы находим,

Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)