Стихотворения и поэмы - [54]

Шрифт
Интервал

* 165. «Это родник мой, он мал, но запомни…» Перевод Е. Самченко

Это родник мой, он мал, но запомни:
Он и тебя напоит у плетня.
Ныне, о друг, ты «спасибо» промолви,
Влаги отведай — и вспомни меня.
Сядь под орехами, влажной ладонью
Лоб охлади; отдохни; помолчи.
Я ведь один у тебя, кто — с тобою,
Горло твое пересохло — смочи.
Груз облегчи, не устало бы тело
От трудового кипучего дня;
Грезу твою обвивает омела,
Влаги отведай — и вспомни меня.
В прошлом году ты скрываться б не стала,
Этой воды подала б из горсти.
Если иссякнет родник этот малый
В засуху, грех мой забудь и прости!

* 166. Жизнь-мгновенье. Перевод Е. Самченко

Твой чистый пот, он льется зря сейчас,
Коль мучаешься мукой многолетней.
И что ты в этой жизни, суетясь,
Копаешься, выискивая сплетни?
         Ведь если жизнь — мгновенье, твой расчет
         С тобой и рассчитается невольно:
         Сперва ружье кремневое рванет,
         А после сеть раскинется привольно.
Есть мед в минутах утренних, горчат
Они под вечер; небеса темнеют;
И только жизни чувства, коих пять,
На рубеже зимы зазеленеют.
         Мне б освятить родник; до дна рассвет
         Хочу увидеть — для того родился!
         Минута-жизнь, кизиловый твой цвет,
         Кому он цветом сумерек приснился?
Кто пот не любит золотой, любя
Веселье слов и мудрости молчанье?
Мгновенье-жизнь, мы гости у тебя —
В гостях не стало б горьким пребыванье.
         Лучина мне указывала путь,
         Бывало, силы в теле не хватало;
         Минуту жизни трудно протянуть,
         Но груз судьбы тянуть не трудно стало.
Звезда ли пала с неба — велика
Печаль сестры, что причитает где-то;
Бессмертия коснулась ли рука —
Кому, зачем бессмертье нужно это?
         Закат во мне; люблю на склоне лет
         Тропою подниматься к небосклону;
         Не вечер выбираю, а рассвет
         И ночь без сна, а не дневную дрему.

167. «Голос твой Кура заглушит на миг…» Перевод Н. Тихонова

Голос твой Кура заглушит на миг,
Видишь слезы, — я плачу открыто,
Я жаждой томимый, старый старик,
Ты — родник мой и ты — Маргарита!
Если, слушай, как Фауст, ослепну я —
Ставлю крест над жизнью над всею,
Просияет мне красота твоя —
Подойдешь, я сразу прозрею.
В гору взброшу ярмо я, покорный ярму,
Дам ладоням жестокую лоз позолоту,
У дубов Мухрани я корни возьму,
Одолею Колхиды болота!
Не хочу, чтоб со мной лишь греза моя,
Будь поддержкой, за труд мне наградой,
Ты родник в горах — только старец я,
И вернуться мне в юность надо!

* 168. «Не явился я к раннему ртвели…» Перевод Е. Самченко

Не явился я к раннему ртвели,
Не пришел в дни апреля, в дни роз:
В декабре я родился, в деревне,
Снега блеск я заметил, мороз.
Нет, не плакал я в буковой люльке —
Стылый вереск и пашню топтал.
Лоб студило в палящем июле
Миро — нежной лазури овал.
Может, был ненавистен я птицам,
Только в точно назначенный срок
Постареть я успел; надломиться;
Плоть осталась, а душу я сжег.
Да, цветок в моей комнате вырос,
Беззащитный и странный цветок.
Да, к отчизне любви я не вынес,
Я любить ее меньше не смог.
Мою чистую грусть порицали,
Так как я бубенцы отвергал.
Я метался. Не спал я ночами.
Я в ущелье спускаюсь. Устал.
Не прохожий, пришелец-насмешник,
Я колодец души углублял;
Был я труженик, был и кудесник;
Что в снегах упаду, я не знал.
Нету сил; я кажусь себе лишним,
Ночь раздумий, приди в тишине:
Исцарапан в кустарнике жизни,
Лишь созвездие капель на мне.
Я ни в чем себе не изменяю:
К утешенью, как прежде, стремлюсь.
Что погибну в ущелье, я знаю.
Мертвый, с гибелью я не мирюсь.

169. Зедазени. Перевод Н. Тихонова

Помнишь гряду зедазенскую тоже?
Ты, как косарь, вела нас, подруга,
Белей миндаля, апреля моложе —
Ты походила на лилию луга.
Трое влюбленных, с тобой мы бродили,
Ты вдохновляла наши усилья,
Мы, соревнуясь, про время забыли,
Всю высоту без тропинок осилив.
Арка ли света иль темные тени —
Встретил нас храм стариною такою,
Но тишину мы нашли в Зедазени,
Горным дышавшую чистым покоем,
Буков безмолвных кроны я слушал,
Леса в обрывах дремавшие сени,
Я о тебе только думал, и душу
Светом наполнил покой Зедазени.
Солнце светило в уступы косое,
Чашу туманы слегка затянули,
Будто там свадьба окончилась соек —
Все обитатели леса уснули.
Стали безмолвны все горные дали,
Лес же, как друг, замолчал в ожиданье,
Мы ж на траве вчетвером пировали,
Лесу читая Гёте мечтанья.
Струйки вина на траве заблистали
В арке сияющей светотени,
Точно с тобою мечтою мы стали,
Солнце, краса твоя и Зедазени!
Храм весь в потоке закатного света,
Солнцем зажженный, пылал над горою,
Снизу как будто взлетела к нам Мцхета,
Снова Арагви столкнулась с Курою.

170. Паромщик. Перевод С. Алиханова

Качался паром. Горы синие в Гурию
Виденьями юности звали знакомо.
От горных потоков река была бурою.
Всё, с чем я вернулся, — пустяшней соломы.
Помог я паромщику в платье с прорехами.
Смотрел я на быстрый Риони, на полдень…
Как рты у мальчишек набиты орехами,
Так он был историями наполнен.
В теченье реки сок струился кизиловый.
Паромщик ходил не спеша по парому.
Хотя башмаки его рты поразинули —
Прошел он нетрудную в жизни дорогу.
Он не был тесним ни столами, ни стульями.
Здесь дуб шелестел в окружении рощи.
В ночи, просветленной лишь звездными ульями,
Как пастырь, рассказывал что-то паромщик.

Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)