Стихотворения и поэмы - [52]

Шрифт
Интервал

То черепахой к тебе, то бегом я стремился,
Грез уголок — так в душе я тебя называл;
Двадцать седьмой и сентябрь тридцать третьего, бедность,
Комнатка в парном паденье уютных секунд.
Всё это было и в узел любовь завязало.
Звезд было две — это взор твой меня украшал.
После — безгорестной истинной жизни заботы,—
Всё это хрупким теплом называю сейчас.
Годы тридцатые… год сорок первый тревожный,
Сколько случайностей гнули надежду мою.
Ветер порывистый, воспоминанье и горечь —
Всё это вместе и вправду отчизной зовем.
Встанешь, поправишь в ночи одеяло ребенку,
Страх за него и молитва о счастье его —
Всё это в узел тугой мы вдвоем завязали,
Две золотистых звезды мы зажгли на столе.
Вместе мы были, все дни и все годы, всё время,
Это не басня, поверьте, а правда сама.
В плющ крепостной мы закутаемся, а не в лавры,
В день нашей смерти мы ляжем в могилу одну.

* 156. «Мы многим дорогам обязаны многим…» Перевод Е. Самченко

Миколе Бажану

Мы многим дорогам обязаны многим,
А значит, сроднились с тобой не вчера;
Нас нежность пиримзе встречала у Тмогви,
Калины краса нам цвела у Днепра.
Нам общее горе, я знал, было личным,
По-братски сидели, веселье любя;
И притчу святую, о дружестве притчу,
Я помню, народ твой узнал от тебя.
Снега моей памяти борются с сердцем,
Снега и дожди оставляю горам.
Дай руку мне, дай мне сейчас опереться,
Спокойно пройти по висячим мостам.
Горят пред глазами днепровские ивы,
Я сполохи вижу в вечерней тиши;
Я празднику внемлю твоей Украины,
Но кто успокоит мне язву души?
Ведь если от боли страдал я когда-то,
Ты тут же с надеждой ко мне приходил.
О, снова зовешь меня голосом брата,
Как рану мне скрыть, если боли не скрыл?
Одна только боль во мне борется с сердцем,
Да вижу: пиримзе исходит слезой.
Дай братскую руку мне, дай опереться,
Чтоб вместе пройти по дороге ночной.

* 157. «Когда топтал песок у Мтквари, дома…» Перевод Е. Самченко

Когда топтал песок у Мтквари, дома
Бумаги лист исписанный лежал.
Что в смене дней тебя увижу снова,
Что встречу — нет, не думал, не гадал.
Как мог подумать, что не постареешь,
Очарованье, смелость сохранишь;
Дождем старинных слез, которым веришь,
Тебя обнимут юг, ночная тишь.
Как мог подумать, что под чуждой сенью
Душой не оскудеешь, что без нас,
Бестенные, быть может, наши тени
Там, в Сагареджо, ходят и сейчас.
Легли следы на берег в дымке мглистой,
Их соль волны не стерла, может быть;
Твой голос, может, и сейчас в Манглиси,
Где сердце я хотел тебе открыть.
Не думал, нет, что вспомнишь нас, что в доме,
У Мтквари, запылаю, как тогда:
Как будто мчатся экипаж и кони,
Зовешь меня с Верийского моста.
Не станут дни и чувства золотыми,
Хотела б нежность сохранить, а мне
Как приласкать, взглянуть, промолвить имя;
Мы отдохнуть не можем на земле.
Года ушли, куда ушли — не знаю,
Как паруса летят — я остаюсь;
Зарю на Черном море вспоминаю
И вновь воспоминаньям отдаюсь.

* 158. «Пока на Верийском мосту я стоял…» Перевод Е. Самченко

Пока на Верийском мосту я стоял,
В груди моей юности нота звучала.
На горы глядел и богаче я стал,
В день дважды на мост приходил я, бывало.
Бывало, беспомощный, там я стоял,
Мне жизнь открывалась иной стороною.
«Постой, не спеши, — так я жизни сказал,—
Не рухнул бы свод голубой надо мною.
Не рухнул бы мост подо мной», — я сказал.
Но были опоры тверды: не опасно
Темнело; я стол на мосту накрывал,
Я пил, и не стал я врага опасаться.
С корзиной ты шла. Земляника твоя
Созревшей красой освещала картину.
Но к берегу Мтквари спустился и я,
Сверкнувшие звезды насыпал в корзину.
Груз лет был на мне; я боялся тогда,
Что саван и тьму принесут мне метели.
Но снова считаю недели, года:
У жизни не смог я украсть дни апреля.
На свод и на мост я гляжу из окна:
Вон путник проходит тропою нелегкой,
Трамвай не грохочет, вдали тишина
Плывет золотистою звездною лодкой.
Мы ищем былые шаги; как звезда,
Нам Мтквари сияет всё ближе и чище;
В нас радость волной перельется, когда
Следы на мосту, вот на этом, отыщем.

* 159. «Вечереет; с горы я спускаюсь тропою…» Перевод Е. Самченко

Вечереет; с горы я спускаюсь тропою;
Дети бегают, вижу, в квартале своем.
Как Толстой, я с отпущенною бородою;
Прохожу я и пальцем играю ремнем.
Я присяду на пень у подножья; там ветер
Шепчет горным чинарам об этом, о том;
И чинары подходят ко мне в этот вечер,
А незримыми станут, конечно, потом.
Больше мучиться здесь, на тропе, не желаю,
Не желаю к себе небеса призывать.
Больше ночь на Мтацминде встречать не встречаю,
Так хочу: буду в вечер мой камни кидать.
Путь мой прям как струна; я засохшие ветви
Для тебя близ огромных камней отсекал.
Я встречал тебя в грезе, в нахлынувшем свете
И в Тбилиси на улицах узких встречал.
Пусть начало ночей меня встретит в ущелье.
Почему эта засуха ходит за мной?
Всё молчанье мое, всё терпенье, мученье
Не учел календарь, обошел стороной —
И в святые меня не зачислит святой!
Мне в душе твоей строгой остаться хотелось,
Мне в Тбилиси не видится церкви другой.
Тратил чувства, как деньги, как звонкую мелочь,
Огорчения сеял я щедрой рукой.
Где же брат мой — соратник души; неужели
Там, в тени у платана, нет равного мне?
Я с горы ухожу, как Толстой, но в молельне
Мне дверей не откроют в глухой тишине.
Всё ж грущу; не сверкай надо мною слезами,—

Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)