Стихотворения и поэмы - [51]

Шрифт
Интервал

Чтобы жили останки мои,
Как два князя святых из Аргвети.
Ни врагов, ни друзей я не жду,
Приникаю к подушке щекою;
В мыслях берегом жизни иду,
Внук кричит мне и машет рукою.
Сердцу больно от мыслей опять,
Как в тюрьме я: бессонница в сердце;
Звезды дальние вроде цыплят
Золотистых, что видел я в детстве.
Было время, вставая чуть свет,
Я кормил их… Вернется ль всё это?
Ночь когда еще сменит рассвет,
Как еще далеко до рассвета.

* 150. «Верно, узка моя комната. В зале…» Перевод Е. Самченко

Верно, узка моя комната. В зале
Больше простора, он стоит дороже.
Тут для улыбки твоей тесновато,
Тень твоя тут не поместится тоже.
Всё же войди, ее свод поднимая, —
Взорам лучистым неведома старость.
Очень узка моя комната, знаю,
Только о зале мне и не мечталось.
Стелется дым табака надо мною,
Годы мои мимолетными стали.
Комнату благослови всей душою,
Словно летучую мышь средь развалин.
Если к луне ночью гость заявился,
Надо поднять потолок, как бывало.
Знаю, цена человеку — огромна,
Всё же не больше, чем комнате малой.
Будь же, улыбка души моей, проще,
Вместе согреем дыханием стены.
Стану сокольничим этою ночью,
Я приручу тебя, ястреб мой белый.

* 151. На горы взбегаешь ты… Перевод Е. Самченко

На горы взбегаешь, не старишься ты;
Метнут изумруд в тебя йорские волны,
А всё же мне мало такой красоты,
Тропинкой взбираюсь на горные склоны.
Подъемом ударь в мою грудь иль в ночи
Мне спуск облегчи твоей лестницей прочной,
На Мтквари вначале мне мысль обточи,
Потом покажи бирюзовую ночь мне.
Одень меня в шелест чинары, устрой
В ущелье вечерю, а можно — над склоном.
А хочешь: разрушь меня или построй,
Ну, скажем, как дом, что раздумьями полон.
Взнуздай мою душу иль дух мой волнуй,
Я слушаю молча твои разговоры,—
Мне тысячу сказок сложи и одну
О Грузии, что замурована в горы.

* 152. «Писать стихи я выучился поздно…» Перевод Е. Самченко

Писать стихи я выучился поздно,
Хоть пел давно о жизненном пути.
Зовусь я — мастер радости, мне можно
В твой тихий дом с улыбкою войти.
О, как прекрасно молодость и силу
Иметь и мудрость старца постигать,
Чтоб сердце, как орешка сердцевину,
Однажды братьям девяти раздать —
Всё до конца! И только строчки чутко
Я для любимой в сердце сберегу;
Ее в строфу воркующей голубкой
Я посажу и дам ей рифм серьгу.
Писать стихи я выучился поздно,
Хоть много чувств истрачено в пути.
Зовусь я — мастер радости, мне можно
И странником пустыню перейти.
Я девушкой пленяюсь рыжекосой
И Картли богородицей пленен.
В камин подброшу стих, из жизни прошлой
Гонца не жду, огнями озарен.
О богородица, явившаяся втуне,
Как ранний снег, так седина моя.
Я схож с камином, что дымит, и всуе
Молюсь душой задымленною я.

* 153. Возвращение в Тбилиси. Перевод Е. Самченко

Стой, грузовик! Подхожу, подошел;
С гордостью в узкую будку влезаю.
Мне улыбнулся смущенно шофер,
Ночью в Тбилиси летим, уезжаю.
В буках колышется тьма, вдоль моста
Мягко фиалки луна набросала.
Дума в дороге, а в небе звезда,
Вижу, как утро, уже замерцала.
Спать мне не даст расстоянье; шофер
Крепче схватился за руль, подобрался.
Тоже частицею дремлющих гор
В горные сны я, как в сети, попался.
Внемлю шоферу, веду разговор,
Тучу дождя я с сомнением взвесил.
Кто-то зовет меня голосом гор —
Так поезжай между высью и весью!
От бездорожья и мне дай устать,
Должен к собрату и ты торопиться.
Должен на плечи я груз поднимать,
В смелости с горной водою сравниться.
Наш грузовик нужен родине так,
Как золотая пчела. Ты послушай
Вот что, шофер: покури мой табак,
Он твоего табака ведь получше.
Лучше «Победы» и твой грузовик,
Вольным набегам ущелье внимает;
Брат, это ведь на дорогах твоих
Чистый твой пот, проливаясь, сверкает.
В облаке ложе твое, среди звезд;
Буки ветвятся во мгле небосвода;
Не подломился в ущелье бы мост,
Брат, мои мысли не вывали в воду.
Горечь мою не развей и уважь:
Утром туман проруби; через выси
Добрые замыслы — весь наш багаж —
Мы привезем дорогому Тбилиси.

* 154. «Снится мне: сижу в кувшине…» Перевод Е. Самченко

Снится мне: сижу в кувшине
И петуха кукареканье слышу.
Онемел иль ранен, ныне
Я тишины, как мне кажется, тише.
В чури я иль пал в канаву,
Волосом конским мне спутало ноги.
Рис мне нынче не по нраву,
Дайте горячего хлеба немного.
Пули свист — в ушах звенит ли,
Не различаю рассветы и ночи.
Грезу-жажду утолит ли
Облако, схожее с буйволом тощим?
Ртвели или чури вижу,
Глину попробовал дед до работы.
Лай собачий где-то слышу,
Чу, у калитки зовет меня кто-то.
Веко вдруг затрепетало,
Шрам остается на ветке дубовой.
Надо мною тень чинары,
Словно прохлада струи родниковой.
Острый нож хирурга светел,
С голубоватым холодным отливом.
То ль шумит нездешний ветер,
То ли зовут виноградник и нива.

* 155. Марике. Перевод Е. Самченко

Вместе мы были, все дни и все годы, всё время,
Это не басня, поверьте, а правда сама.
Словно когда-то хотели вдвоем у камина
Щепку, еще одну, сдвоенной жизни зажечь.
Если бы диким, пещерным я был человеком,
Был бы я рад, словно первому дыму, тебе.
Словно кольцо золотое я выковал, юный,
Взгляд твой искал, чтобы золотом окольцевать.
Год наступает четырнадцатый, год военный,
Год наступает дождливый, семнадцатый год.
Где ты? — я звал, а ведь ты не откликнулась даже,
Маленького облегчения мне не дала.

Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)