Стихотворения и поэмы - [49]

Шрифт
Интервал

Нисходит к морю горная гряда.
Кувшину сердца суждено пролиться,
Мой жар остудят ветер и листва.
О, жизнь моя! Еще одна страница,
Как парус в море, брезжит мне едва.
Уходит день — хевсур светлобородый,
Из сумерек я вглядываюсь в даль:
Мне люб закат, воспламенивший воды,
И дней осенних светлая печаль.

138. Горы поют. Перевод А. Тарковского

Предгорий нежных вырез красноватый.
Заката пламенеющий венок.
Молитвенные горы ввысь подъяты,
И, как мольба, — морская гладь у ног.
По берегу орнамент тенью вышит,
И жесть листвы роняет лавр с ветвей.
Блажен, кто зов отечества услышит
Над мутноводной Чорохой своей.
Кем пролито маджари на вершины?
Кем без границ простерта синева?
Аджарских гор поет мне хор единый
О мудрости негромкие слова.

139. Прощальный вечер. Перевод А. Тарковского

Мне осень улыбнулась на просторе.
Небесная безбрежна синева.
Вечерний час ведет меня от моря,
Как песня друга, слышная едва.
Иду навстречу веянью платанов,
Минуя мальчуганов у воды.
Уносит поезд, в дым вечерний канув,
Безмолвное предчувствие беды.
Иду на лепет апельсинной кроны, —
В листве заботы пристальной печать
И давний след в траве темно-зеленой —
Шаг юности — хочу я отыскать.
Вернуться к догорающему пиру,
Пригубить вновь заздравных чаш янтарь
И странником опять пройти по миру,
Пылая жаждой, верной мне, как встарь.
Родник я отыщу по вдохновенью.
Далек мой путь и что ни день трудней.
Как странник, покидающий селенье,
Иду под сенью множества теней.
А берег мой, увенчанный шафраном,
Мне издали последний шлет привет,
И я прощаюсь с журавлиным станом,
Как с драгоценным даром зрелых лет.

140. Радость. Перевод А. Тарковского

Уже созрели гроздья будешури,
Лоза стволы деревьев обвила.
Иду к горам. Ты ластишься к лазури,
Аджария, как в юности светла.
Мне б долю сил твоих необычайных —
Я славить бы тебя не уставал.
Красавицы твои на грядках чайных
Неудержимы, как девятый вал.
А кажется, что золото считают…
В их пиалах — горячий аромат.
Дрожа, чуть слышно листья причитают,
Но это воды моря шелестят.
Труд расправляет крылья по-сокольи,
И пальцы по зеленому руну
Летают. Осень с морем на приволье
Сошлись. Мне грудью встретить бы волну.
А вечером питомцы садовода
Прильнут ко мне, узнав себя в стихах.
В мои ворота входит жизнь народа.
Мои надежды — на его весах.
Еще усталость не вошла мне в жилы,
Еще я помню юношеский пыл,
Забот не меньше у меня, чем было
В те времена, когда я молод был.

141. Мечта. Перевод А. Тарковского

Край родины, друг моря, берег милый,
Я пред тобой стою на склоне дня.
Верни мне снова молодые силы,
Аджария, благослови меня!
Мечта моя тобою не забыта,
Пусть я порой споткнусь о камень твой, —
Служитель рифм похож на златобита,
И ты несешь мне полдень золотой.
Цветы и лозы на твоем пороге,
И в море паруса твои ушли.
Один мой стих ты бросишь на дороге,
Другой подымешь бережно с земли.
Меня встречают здесь воспоминанья,
Соломенные шляпы приподняв.
К тебе пришел я в годы увяданья.
Дай мне лучи среди листвы и трав.
Пустыми не оставь мои кувшины
И чудо исцеленья соверши:
В реке бессмертья лишь глоток единый
Был уготован для моей души.
Она пылает купиною рдяной.
Дай от моих ворот мне отойти,
Я Миндией в горах аджарских стану,
Добро посею на твоем пути.
Корнями я тянусь к холмам кудрявым,
Где чайные раскинулись кусты,
Ласкаюсь к волнам и пахучим травам,
Безмолвствую в жилище красоты…

142. На взморье. Перевод А. Тарковского

Со мной наш милый Ника. Мы томимы
Одной тревогой, и одна у нас
Надежда: мы Тбилиси свой любимый
У моря вспоминаем что ни час.
Роняя листья, дни летят. Обоим
Что делать нам в гостиничной тиши?
От моря тянет солью и покоем,
И тайным горем дышат две души.
Лучи над морем жгучи до озноба,
Мы под зонтом сидим и вдаль глядим,—
Своей бедой не делимся мы оба
Ни с морем сонным, ни один с другим.
Скрывая мысли, говорим не споря.
Тревога в гальке шелестит вокруг.
А ты сейчас на севере у моря
И, может быть, глядишь в бинокль на юг.
Под вечер волны вырастут в тумане,
И мы уйдем от потемневших вод,
И груз твоих заботливых мечтаний,
Как дар сладчайший, Ника понесет.

143. В душе разбушевалась листва. Перевод А. Тарковского

В моей душе листва разбушевалась —
Неотвратимый близится полет.
Я тороплюсь, мне остается малость,—
С вершины долу жизнь моя идет.
Я листья эти гладил в час рассвета.
Увял цветок, и меда нет в цветке.
Хватаюсь за соломинку, а это
Пшеничный колос у меня в руке.
Еще в полях — я сеятель достойный,
На склонах гор — я сборщик миндаля,
Не утолил я жажды беспокойной,
И вот — встречаю осень, как земля.
Промчался дождь, и высохла дорога,
В суме довольно снеди у меня.
Оставь меня, тревога, и не трогай
Моей души янтарного огня.
Глоток вина, еще немного сыра
Да хлеба кус — и побреду опять.
И если ночь крылом коснулась мира,
А сон нейдет, так для чего мне спать?
В душе и впрямь, быть может, гаснут свечи.
Не плачу я и не твержу молитв.
Мне снова горе падает на плечи,
И снова рана старая болит.

144. Листопад и озимый сев. Перевод А. Тарковского

Этот мир быстротечный,
Ход мгновенный времен…
Важа Пшавела
На седину не поскупилось время
И спело песню сумерек. Иду,
А за спиною — старость, вровень с теми
Платанами, чьи листья как в бреду.
Я здесь косил, да сено ветром сдуло.
О пиримзе, где нежный венчик твой?

Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)