Стихотворения и поэмы - [47]

Шрифт
Интервал

сколько стоит кусок неразменного быта —
разве это касается сбитого с ног?
…И лягнуло тебя между ребер копыто.
И отброшена кисть. И на выпуклость век
синеватые тени положены густо.
И неведомо, где погребен человек.
И конец.
И навек остается искусство.
1959

127. От этого порога… Перевод Б. Ахмадулиной

От этого порога до того
работы переделал я немало.
Чинары я сажал — в честь твоего
лица, что мне увидеть предстояло.
Пока я отыскал твои следы
и шел за ними, призванный тобою,
состарился я. Волосы седы.
Ступни мои изнурены ходьбою.
И всё ж от этой улицы до той
я собирал оброненные листья,
и наблюдали пристально за мной
прохожих озадаченные лица.
То солнце жгло, то дождик лил — всего
не перескажешь. Так длинна дорога
от этого порога до того
и от того до этого порога.
И все-таки в том стареньком дому
всё нашими населено следами,
и где-то там, на чердаке, в дыму,
лежит платок с забытыми слезами.
От этого и до того огня
ты шила мне мешок для провианта.
Ты звездную одела на меня
рубаху. Ты мешок мой проверяла.
От этого порога до того
я шел один среди жары и стужи,
к бокам коней прикладывал тавро
и воду пил, толок я воду в ступе.
Я плыл по рекам и не знал — куда,
и там, пока плыла моя пирога,
я слышал, как глаголила Кура —
от этого и до того порога.
1959

128. «Я прокричал „ваша́!“…» Перевод Е. Евтушенко

Я прокричал «ваша́!»
строителям Ваке.
Гора обратно
эхо мне вернула.
Мой голос
затерялся вдалеке
средь городского грохота и гула.
Что делать,
голос мой погас в движенье уличном,
и эхо мне возвращено горой.
Повешу месяц
на крючок рыбацкой удочки
и, словно чашу,
ночь поставлю над Курой.
Благодарю судьбу свою счастливую —
укор и ласку,
споры и покой.
Ты подари, Тбилиси,
ветку сливовую,
туманами полночными покрой.
Тбилиси мой,
твоею тенью стану я.
Ты моя гордость,
мужество и честь.
Мне подари
скамейку постоянную,
но не давай мне времени
присесть.
Я как река,
тобою освещенная,
с твоими фонарями в глубине.
Пусть эхо,
мне горою возвращенное,
как голос твой,
всегда звучит во мне.
Устрой, Тбилиси,
тайную вечерю
в ущелье,
возле призрачной тропы,
исполненную синего свечения
и шелеста платанов и травы.
А если ложь в стихи мои проникнет
и полонит меня
бесстрастный шум,
разрушь меня, Тбилиси,
и воздвигни,
как зданье, полное
твоих бессонных дум.
Тбилиси,
я твои дома и листья,
ты — это я,
а я, Тбилиси, — ты.
И вечно петь мне
о тебе, Тбилиси,
о Грузии,
вколоченной в хребты!
1960

129. Тбилиси ночью. Перевод П. Антокольского

Тбилиси, гнездо моей мысли,
Мтацминда, оплот мой надежный,
Прижми меня к каменной выси,—
Расстаться с тобой невозможно.
Мосты над Курой изогнулись,
Семь раз натянув тетивы.
В гористых расселинах улиц
Так смутен налет синевы.
Обвенчаны с башней Метехи,
С теченьем Куры перевиты
Грузинской истории вехи,
Победы ее и обиды.
Пусть гроздь винограда укроет
От стужи меня в феврале,
Пусть факел в лесах новостроек
Приветливо пляшет во мгле.
Не спать до рассвета легко нам,
В листве этой липы укрыться,
Завиться плющом по балконам,
В Тбилиси ночном раствориться.
Отеческий кров моей мысли,
Вскормивший тревогу мою,
Послушай, бессонный Тбилиси,
Как я во весь голос пою!
1960

130. «Я укрылся в тени платана…» Перевод П. Антокольского

Я укрылся в тени платана
И свиданья с тобою жду.
Появляешься ты нежданно
Всё на том же нашем мосту.
Моросило. И в опасенье,
Что не видно вокруг ни зги,
Я услышал сквозь дождь весенний
Молодые твои шаги.
Мы пройдем и по мосту снова.
Но куда же ушли друзья?..
Здесь, в тени шатра навесного,
Только двое нас — ты да я.
От тебя на Куре трепещет
Золотистый искристый след,
И весенней лазурью блещет
Дагестанский синий браслет.
В этих брызг ах и искрах
вся ты, —
Так я милую узнаю.
Жаль, что год мой шестидесятый
Не похож на юность мою!
А Кура всё та же, и те же
Блещут розы, и даль синя.
Ты пришла, и зеленью свежей
Новый май встречает меня.
1963

131. «Как видно, навеки завещано мне…» Перевод С. Куняева

Как видно, навеки завещано мне
на улицах шумных твоих спотыкаться,
бродить до рассвета, подобно луне,
пока она будет в Куру опускаться.
В горах не пропели еще петухи.
Кура убегает. Я блекну и вяну.
Прозрачного света ручьи потекли,
и я в забытьи прислонился к платану.
Куда мне пойти и куда повернуть?
На улицах бойких где будет мне отдых?
На правый, на левый ли берег взглянуть
и вдруг заблудиться в предутренних звездах?
Из темных расщелин сочится туман.
Метехская крепость парит над Курою.
А я красотою твоей обуян.
А ты — моей песней. Мы квиты с тобою.
Вот там полыхает твоя новизна.
Вот здесь старина не спеша догорает.
Куда бы ни шел я — повсюду меня
твои переулки в пути догоняют.
Ты будешь всегда утешеньем в судьбе,
и благословляю я каждую встречу
в Исани твоем и в твоем Дидубе,
где душу свою запалил я, как свечку.
А ты уберег, сохранил ту свечу.
И я, благодарный, к тебе не остыну,
я о красоте твоей не промолчу,
но вскрикну — и грудь рассеку, как теснину.
1959

ХВАЛА КАХЕТИИ

132. Осень в Кахетии. Перевод С. Куняева

Природа Кахетии празднует ртвели,
Желтеющий полдень горит не сгорая,
Уже виноградные гроздья созрели
И яблони стонут, ветвями качая.
На солнце горят серебристые склоны,
А ветер мелодию тянет устало,
И тыквы лежат тяжелы и огромны,
Как лебедей обезглавленных стая.
Природа достигла плодоношенья
И вспыхнула новым, неведомым светом,

Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)