Стихотворения и поэмы - [53]

Сердце так же пустеет легко, как поднос.

Цвета сумерек мир между гор, между нами,

Он не станет светлей от улыбки и слез.

Дай сердечные капли; приди; стань опорой,—

Может, ночь растопчу. Среди белого дня

Для чего затеваю то речи, то споры,

Если Грузия завтра забудет меня?

160. «Сжег я ладан души над Курой; над скалой…» Перевод Е. Самченко

Сжег я ладан души над Курой; над скалой

Дыма вижу курящийся столб.

Я гляжу; я верблюд вечно жаждущий твой,

Посадить тебя должен на острый свой горб,

Мчаться в густо заросшие горы.

Моя греза: мегрельская пацха, луна,

Легкий ужин с тобой у огня.

Если станет мне жарко в горах, ты должна

Серебристой косынкой овеять меня,

Родником из кувшина обрызгать.

Но зачем меня станом пугливым манить

И во сне моем так красоваться?

Не желать на худого верблюда вскочить,

С этим знойным Тбилиси расстаться?

О, как плавно идешь, о, как ноги болят,

Как воды из колодца приносишь;

Раны сердца касаешься ногтем опять,

Безобидно и ласково смотришь.

Сеть паучья во взглядах твоих; что ни день —

Невод рыщет вдали, на просторе;

Плотность облака там и расщелины тень,

Журавлиные стаи до моря.

Кто чинару срубил? Мое сердце болит —

Излечи и вдохни в меня силы!

Над тобой позлащенное небо горит,

Звездным золотом небо мостили.

Я на след твой гляжу, на сияющий свод;

Млечный Путь, вот где коши отныне!

Посадить тебя должен на острый мой горб

И умчаться в родные пустыни.

161. «Я маленький цветущий сад разбил…» Перевод Е. Самченко

Я маленький цветущий сад разбил,

Деревья-грезы там плодоносили.

В вечерний час навеки уходил —

Я не сумел отведать сочной сливы.

У тени сада я скорбя стоял;

И тень, как гроб, раскинулась широко.

Слезами оросил я слез квартал

И свой аршин отмерил по дороге.

Что кроме строк останется? Я жил,

Я много раз бывал владыкой жизни;

Святое сердце я стихом кормил,

И вился сокол в небесах отчизны.

Мне кажется, клинком себя пронжу,

Мне собственная грубость — как мученье.

Одни страданья я переношу

И в сердце посадил лишь утешенье.

* 162. «Пришел и ушел я так рано из Рима…» Перевод Е. Самченко

Пришел и ушел я так рано из Рима,

Что взгляд не успел дотянуться до края.

Хочу я на камне сидеть молчаливо,

Летящие годы мои догоняя.

         Ужели бегут меня тайные мысли?

         В сомненье сердечном я веру предвижу,

         На мне сожаленья ночные повисли,

         Мне кажется — я Микеланджело вижу.

Иду; забываю вокзала ступени,

Я глыбы обтесанные вспоминаю;

Хочу подтвержденья ревнивицы-тени —

Я римского утра дождусь, полагаю.

         Тоска меня давит; дышать тяжелее;

         След-коготь на мне: так судьба прикасалась.

         Поблескивая и мерцая, темнеет

         Ночь. Ранена ночь! В твердый камешек сжалась.

Я с камнями римскими грусть сопоставил.

Голубка, дичась, на вершину взлетает.

Иду; Капитолия купол оставил,

Я слышу, что всадник меня догоняет.

         Кто ранил ночь Рима? Мне, греясь на камне,

         Смыкать бы до у́тра дремотные очи.

         Ты с лошадью спрыгни и голос подай мне,

         Отдай, уступи мне боль раненой ночи!

Пришел и ушел я под вечер из Рима,

Душа неспокойна; слова исчезают;

Бежать, улететь я хочу нестерпимо —

Так быстро, как годы мои пролетают.

* 163. Мамелюки. Перевод Е. Самченко

Там бледная мгла, Средиземное море,

Прибой бирюзой закипает.

В душе ли моей иль в огромном просторе

Лучина Колхиды пылает?

Мне чудится, словно чинары лепечут

И шепчет листва о разлуке;

Где море исходит, там тени трепещут,

И ждут меня там мамелюки.

На скалах огонь высекают подковы,

Рогов мне послышались звуки;

Без родины трудно и всюду сурово,

И кличут меня мамелюки.

У них, что на тквирских росли кобылицах,

Как взгляд изменился в чужбине!

И в знойной долине с покорностью в лицах

Пристанища ищут отныне.

Их гнали, как ланей. Теперь вспоминают

Глаза, материнские руки;

Арабских теперь жеребят объезжают

И «челу» поют мамелюки.

А помнят ли проса поля, деревушки,

Заборчики, хаты-плетушки?

В страну, в ее долю, я тоже врезаюсь,

О берег душой ударяюсь.

Неужто из гроба сюда, в переулки,

Теней простираются руки?

Там черные кони, там черные бурки,

Мерещатся мне мамелюки.

* 164. «Сорвались слезы с глаз твоих; скорбя…» Перевод Е. Самченко

Сорвались слезы с глаз твоих; скорбя,

Я подобрал и в дом отнес их. Тьмою

Ночь страшная настигнет ли тебя,

На тихий зов предстану пред тобою.

Пересчитаю звезды и отдам,

Чтоб ночь в ущелье ярко освещалась,

Чтоб ты по нашим золотым следам

До уголков души моей добралась.

Скажу: бери, я звезды обернул

Сухой соломой; в доме выбрал место;

Их у меня и ветер не задул,

Просил их дед на семена, но тщетно.

То — искры, что похожи на глаза,

Они, сверкая, говорят как будто;

Бесчисленными каплями роса,

С твоих ресниц свисающая утром.

Всех досчитался; средь ночей моих

Мхом не покрылись; звездные иголки

Пронизывают, чуть касаюсь их,

Они остры, как жемчуга осколки.

Ты звезды наделила красотой,

Пушком легчайшим, персиковым цветом,

Каштановой колючей кожурой

И звонким заливающимся смехом.

Я — старый поседевший звездочет,

А ты — с весны по золотую осень —

Лучащийся, румяный небосвод

Или гумно, где тысячи колосьев.

Я те колосья ночью накосил;

Их во дворе вплету в плетень недвижный,

Чтоб путнику, что выбился из сил,

Путь освещали на закате жизни.