Стихотворения и поэмы - [39]

Шрифт
Интервал

Их дружество в боях закалено.
Но вот качнулись тени на волне,
как облака в полдневной вышине.
И от стола, отважны и крепки,
вставали летчики и моряки.
Их бескозырок и фуражек цвет
сверкал над синим морем, как рассвет.
Встают они, стройны как на подбор,
идут, смеясь, как дети мирных гор.
В глазах их отражаются заря,
и снежный кряж, и синие моря.
1950

92. Эвкалипты. Перевод А. Гатова

Сколько белых стволов белокорых,
сколько белых гигантов подряд.
И заманчивый зелени шорох…
Эвкалипты над морем шумят.
Стая чаек кружит над волнами
и пред скалами падает ниц.
Устремленными в небо ветвями
эвкалипты похожи на птиц.
То стоят они, словно олени,
и на море глядят с вышины.
Издалека пришло приглашенье:
«Эвкалипты, скорей, вы нужны!»
Воздух сильным дыханьем очистив,
там, где зной и томителен труд,
вечной музыкой трепетных листьев
эвкалипты прохладу несут.
Осушая болота в осоке,
корневища раскинув везде,
в сапогах своих белых высоких
эвкалипты идут по воде.
1949

93. На озере Рица. Перевод Н. Заболоцкого

Что это? Утро над берегом Рицы
или твои шевельнулись ресницы?
Может быть, собраны чашею скал,
это лишь слезы твои предо мною?
Светится озеро влагой ночною.
Выйди ко мне на лесной перевал!
Буком и ясенем заняты скаты.
Здесь неуместен столетиям счет.
И не состаришься здесь никогда ты,
если приляжешь у берега вод.
Срезал тростник я, и вновь у постели
буду я петь для тебя на свирели.
Озеро так же поет, как и я.
Где ты, моя быстрокрылая птица?
Око природы и мысль бытия —
ждет тебя в скалах прозрачная Рица.
В сердце она уместилась моем
и твоему уподобилась взгляду.
В ней мы сегодня опять узнаем
нашей отчизны красу и отраду.
Небо — лазурно, вода — изумруд.
Слава Абхазии, милому краю!
Около Рицы тебя ожидаю,
все ее тайны откроются тут.
Пухом ланит твоих, бархатом кожи
влага подернута, словно с небес
ринулось в грудь мою, полную дрожи,
лучшее чудо из наших чудес.
Тени сгустились на озере Рица.
Щеки твои побледнели, но я
лишь о тебе продолжаю томиться,
нежная горная птица моя!
Здесь возле буков и ясеней ночи
вечная молодость смотрит в волну.
Дай же и мне заглянуть в твои очи —
в Рицу мою и ее глубину!
1953

94. Пасечник. Перевод А. Межирова

Слышишь, липы шумят?
           Старый пасечник трогает соты.
Вдоль Бичвинтской дороги
           зеленая плещет листва.
Над Бичвинтской дорогой
           небес голубые высоты.
Жарким шумом листвы
           я окутаю эти слова.
Слышишь, липы шумят?
           Я присел у забора на камне.
Посредине двора
           блеклым золотом сохнет табак.
Вьются пчелы в листве.
           Принеси же скорее, пчела, мне
Каплю светлого меда,
           чтобы зной ощутить на губах.
Слышишь, липы шумят,
           на душистом ветру зацветая?
В желтоватых цветах
           предо мною они, как в меду.
Заслони же от зноя,
           цветущая ветка густая,
и на пасеку я,
           словно в маленький город, войду.
Слышишь, липы шумят?
           «Здравствуй, пасечник, друг мой старинный,
я с тобой по душам
           толковать дни и ночи могу.
Ты ревниво хранишь
           этот маленький город пчелиный,
другу — сладостный мед,
           и колючее жало — врагу.
Слышишь, липы шумят?
           Мы толкуем с тобой не впервые,
ты и сам, как пчела,
           жгучей жаждой труда обуян,
и навстречу тебе
           дышат медом цветы полевые,
дует ветер с полей,
           возвращаются пчелы с полян.
Слышишь, липы шумят?
           Зноем полдня наполнены соты,
не растаял еще
           под листвой холодок теневой,
но горит ярче солнца
           высокое пламя работы,
и сияньем труда
           городок озаряется твой.
Слышишь, липы шумят?
           Пробудилась трава под ногами,
и на пестрых цветах,
           как на росном лугу косари,
ходят пчелы, гудя,
           и над пасекой вьются кругами.
Все пчелиные улья
           скорей, пчеловод, отвори!
Слышишь, липы шумят?
           Наша пасека солнцу открыта.
Яркий солнечный луч
           на пчелином играет крыле,
ключевая вода
           в деревянное льется корыто.
Будет праздник в селе,
           будет мед на колхозном столе.
Напитай меня сладостью
           родины нашей зеленой,
пусть поющая тень,
           как мечта, прикоснется ко мне.
Что задумался ты,
           старый труженик неугомонный?
Слышишь, липы шумят?
           Слышишь, липы шумят в вышине?!»
1950

95. Укрощенное море. Перевод Е. Николаевской

Темнеет в тихом море полоса
пред встречей с ливнем, перед самой сечей.
Луна залегла рыбачьи паруса,
и, кажется, горят средь моря свечи.
О чем-то море шепчет в тишине —
не о каких-то ль сожаленьях поздних?
Сомнений волны пенятся во мне…
Да море ль это? Или небо в звездах?
Отправились рыбачьи лодки вдаль,
молчит вода, покуда не коснется
ее заря, и, неба высший дар,
вплывет в рассвет корабль огромный —
                                                               солнце.
Волной отхлыну — поплывет за мной
соленый запах, принесенный бездной,
над морем, над округлостью земной,
над целым миром облака исчезнут.
И корабли я подыму со дна,
и днища их от раковин отмою…
И лапой укрощенного слона —
волной своей — меня коснется море.
1947

96. Тополь. Перевод Д. Самойлова

Прозрачный тополь на морском прибрежье
напоминает шелестом волну
или, застыв, горит свечою нежной

Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)