Стихотворения и поэмы - [17]

сонный Ушгул на унылой Ингури.

На небе Шхары контур бараний —

разве медведю лазать в отвагу.

В кошках, кирками скалы тараня,

шаг отвоевывают за шагом.

На мост висячий взглянуть — обескроветь,

в шутку он прозван бабьей плотиной.

Тащат козла продавать, так и то ведь

залихорадит со страха скотину.

Тур невзначай из Лаорби нагрянет.

Волк забредет, осмелевши, до снега.

Ржаньем расскажет, как в степь ее тянет,

лошадь, соскучившись по разбегу.

Скал — на один перемах даже птахе.

Кто развернется в этой теснине?

Ахнет крылами орел и с размаху

взмоет и сгинет в дали темно-синей.

Но ни Ингури, ни Шхаре не меркнуть —

обе сольются в песне совместной.

Раненый тур как шарахнется кверху,

так на рогах и повиснет над бездной.

Молча выстаивал я, Чиковани,

перед отвесной Твиберскою кручей.

Башни не льстят мне: без ликованья

обозревал я камни и тучи.

Как мне взмолиться, в это не веря:

«„Лилео“, Дали! Мяса и крови!»

Если олень из легенд на Твибери —

пусть его рыщет там на здоровье.

В вас, комсомольцы Пирбе и Ражден,

участь Ушгула, а не в богине.

Мысли и планы ставьте — как граждан —

в вышки на стражу вашей твердыни.

Ныне жилища в кучах навозных,

в них угорают ум и догадка.

Чтоб коммунизму выйти на воздух,

надо под башни новую кладку.

В дебрях, где дятлом долбят сознанье

месть и обидчик, месть и обидчик,

вы — Робинзоны, островитяне

первых социалистических стычек.

Тут же и ты, Ивдит, босоножка,

с ведрами на коромысле упругом,

строгость и ласку пьешь вперемежку

неразговорчивого супруга.

Ах, кареглазая, цвета каштана

вся, как вошла, озаренная печью,

ах, до чего ж тебя жаль, неустанной,

шиферный дом этот взявшей на плечи!

Может, ты помнишь писателя снизу,

из Имеретии? Этим же мигом

строки о вас он подымет карнизом

и на коне разлетится по книгам.

Помню прием ваш. Как, балагуря

в братской беседе, ужинать сели,

и комсомолец под звук чианури

свел меня в тайны сванских ущелий.

Жаль, не прочтешь ты этих писаний,

жаль, что из них не сумеешь напиться,

что средь забот за горами, в тумане

кончится грусть и пройдет любопытство.

Как-нибудь леса соседнего зелень

пуля прорежет — и дальше промажет.

Зверь, наслонявшись меж тесных расселин,

к башни подножью подкошенный ляжет.

Ражден, Ивдит! Друзья, заведите

нравы долин у себя в захребетье.

Мстители выйдут из-под прикрытья,

башни утратят в авторитете.

И говорите, другим в назиданье:

«Помним писателя с крепкою грудью.

Хаживал часто сюда Чиковани,

и говорил он нужное людям».

Башня в меня уставится криво,

Шхара в Ингури шаг свой оттиснет.

Тур чебурахнет за выступ обрыва

и на стихе моем, рухнув, повиснет.

Сентябрь 1929

11. Посвящение сванской комсомолке. Перевод Н. Тихонова

1

Снег идет в горах, а сени

Леса щепками богаты,

И в Сванетии осенней

Вспоминаешь ли меня ты?

Как бродил в горах я ваших!

Рощи, ветер на Горваши.

Под дождем бродил я мокрый.

Плыл Горваши высью блеклой

Среди осени бродящей,

Над ущельем шелестящей.

И тогда же в буре страшной

Весь простор пустынный ожил,

Словно сам стонал Горваши,

Ветер бил над ним в ладоши.

Шквал конем крылатым бился,

Как заря, туман светился.

Ты тропой, меня спасая,

Шла, как молния, бесследно.

Птицу дивных гор — тебя я

Звал сестрою милосердной.

Все ручьи в обрывах мглистых,

Все изломы стрел огнистых,

Клич охоты в горном мире,

Орлий клекот, вихорь поздний

Ты читала как шаири,

Что природой дикой создан.

Ты, тропу мне расчищая,

Шла, туманами обвита.

Всеми листьями вздыхая,

Лес умолк, грозой побитый.

С первобытным людом схожий,

Башен строй во мраке ожил.

С упоеньем, полуголый,

У огня я грелся в дреме.

Комсомольцев шаг веселый

Зазвучал в вечернем доме.

Буря за стеной стихала,

Хлопнул дверью ветер строгий;

Здесь Ивдити хлопотала,

Еще мокрая с дороги,—

Пить дала мне из охаро,

Отряхая капли с платья.

Мой приход доставил радость —

Чианури взяли братья.

Над столом шел пар чудесный,

С ним забыл я все туманы.

Хором славным, горлом бездны

Пели «Лилео» мне сваны.

2

Где теперь ты? В гор оправе,

На гумне колхозном, дома,

Молотилкою ты правишь,

С ней плывешь в морях соломы.

Зерен злато солнцем полно,

Звонче праздничного чанги,

И снопы встают, как волны,

Полны зерен, величавы.

Здесь не Дали взор блистает,

Лик горит от приношений,

Дева Свании сияет —

Комсомола украшенье.

На гумне на молодежном,

От задора хорошея,

То — краса девиц колхозных,

То — Ивдити зерна веет.

Молотильных досок скаты

Под тобой плывут скрипяще,

Иль сидишь у очага ты

За лесной зеленой чащей?

Вспомнишь песню колыбели,

Что певали в детстве раннем,

Иль обвалом над ущельем

Бедный дом снесенный свана.

Звук свирели перед ночью,

На тропе — чужое стадо,

На рогах тумана клочья,

Дни отцовы без отрады.

Кто сочтет былого муки,

Сразу всё припоминая,

Словно зимней ночи скуку, —

Но теперь и ночь иная.

Ночью лунной ты не ляжешь,

Где стога стоят по склону,

Встав с оружием на страже,

Чтоб злодей гумна не тронул.

Слышишь ты, как над Хасаном

Вьются вражеские пули,

Над разбитым вражьим станом

Меч сверкает Мирангули.

В край далекий и туманный

Хочешь ты уйти из дому,

Быть сестрой, врачуя раны,

Комсомольцу боевому.

Может быть, возьмешь в дорогу

И стихов моих немного.

Шквал, что мчался на Горваши,

В стиховой закован речи,

Солнце силу душам нашим

Дало, распрямило плечи.

Зов твой дальний я услышу,

Ты стиха услышишь зовы,

В сердце строк моих задышит