Стихотворения и поэмы - [38]

8 В ЯРУ

Дома качаются над яром,

Как черные кусты в глуши.

Врывайся, бей, громи, круши

Могучим, яростным ударом!

Гранату — в двери. Взмах один —

Чтоб дымный взрыв навстречу бухнул,

Чтоб стекла брызнули, чтоб рухнул

Кирпичный щебень стен-руин.

И вниз, во тьму, в подвал куда-то…

Короткий блеск и хриплый крик.

За дверью вдруг припасть на миг,

Швырнувши в дым кулак гранаты.

И после кинуться вперед,

Направив грозно штык блеснувший,

Чтоб враг жестокий мертвой тушей

Упал, накрывши пулемет.

Дым стлался в дыры окон. Хрип.

А в потолке разбитом к щели

Оторванный лоскут шинели

Кровавым пластырем прилип.

Боец увидел в мглистом дыме

Жилья уютного разгром

И за игрушками цветными

Сухие ветви под окном.

Кроватка голубой железкой

От взрыва скрючилась в углу,

И сквозь курившуюся мглу

Поплыл известки запах резкий.

Тут жили люди. Здесь был дом,

Уют, спокойствие, отрада

Счастливых граждан Сталинграда.

Теперь здесь гибель и разгром.

Сильнее бейся, сердце! Гуще

Всё тело злым огнем насыть,

Пройди сквозь гибель, чтобы жить

Своей победою грядущей!

И жажду утолит родник,

Но наша месть — ненасытима,

Пусть пуля не просвищет мимо,

Пускай не промахнется штык!

Игрушку тронул он рукою:

Разбитый глиняный конек.

Такую ж и его сынок

Таскал, наверно, за собою.

Где он, ребенок тот чужой?

Где ты, сынок мой синеглазый?

Вдруг смолкли пулеметы сразу,

Раздался мин протяжный вой.

Что там?.. Наверно, гадам жарко.

Взглянул — и от оконных дыр

Бежит в подвал, где командир

Махорку насыпал в цигарку.

«Ты, Антонюк? Бери, крути,—

А самокрутка уж дымится.—

С полсотни потеряли фрицы.

Другим пришлось в овраг ползти.

Для нас работа. Что ж, покурим

И снова созовем ребят.

Начнем их выбивать подряд,

Покажем тем проклятым шкурам!..»

И, на цементный пол садясь,

Григорий закурил устало,

В дремоте. Силы не хватало

С лица стереть и пот, и грязь.

Так, черную сдирая корку

С больших своих тяжелых рук,

Сидит Григорий Антонюк,—

Он жив, дымит себе махоркой.

Он слышит сердца мерный стук.

Оно волною теплокровной

В усталом теле бьется ровно…

И словно задремал он вдруг.

Изнеможенье и усталость.

Но только прозвучал приказ —

Дремота отошла от глаз

И в теле ярость лишь осталась,

Та ярость, что живет века,

Да ненависть к врагам свободы,

К убийцам своего народа,

Да холод верного штыка…

На склонах яра щебня груды.

Там огневые рубежи,

Дымятся ржаво блиндажи,

И выстрелы гремят оттуда.

Враги там где-то. Залегли,

Забились, словно в норы, в ямы.

В окопы, вырытые нами,

Стреляют из глубин земли.

Нет, не спасут фашистов доты,

Оттуда выкурим мы их!

Встают, как гребни волн морских,

Броски стремительной пехоты.

Атака в лоб. Григорий сам

Обходит их обходом смелым

И легким, злым, как пламя, телом

Скользит между холмов и ям.

Плашмя прополз он вплоть до яра,

Под кручу, под сыпучий склон,

И вот уже увидел он

Всю сбившуюся их отару.

Враги кричат, стреляют, рвут

Сухую землю Сталинграда,

Не чуют и не видят, гады,

Что всюду смерть — и там и тут.

Скорей в овраг! Земля от гула

Вдруг вздрогнула за взрывом вслед.

Замри! Назад взглянули? Нет!

Трясутся пулеметов дула.

Враги шалеют. Грохот, крик.

Тогда — на животе по склону,

По глыбам глины обожженной

Сползти. И выждать точный миг.

Короткий холод беспокойства.

Но надо ждать. Без суеты

Наверняка уловишь ты

Миг подвига и миг геройства.

Приди же, грозный миг, скорей!

Рванись вперед, боец отважный,

И смерть швырни в пролом блиндажный,

Убей взбесившихся зверей!

Трясет землянку взрыв гранаты.

Огонь и дым, свистя, взвились.

И, выкурены, сворой крыс

Из ямы прыгают солдаты.

Вдруг, бросившись вперед рывком,

Быстрее молнии Григорий

Встает на сером косогоре

И твердо бьет вперед штыком.

Удар. Еще удар. И крик.

И враг повержен, бездыханный.

И смертную печать трехгранный

Пробил в зеленой куртке штык.

Взмах беспощадного приклада

И отблеск лютого штыка.

Разит, разит он без пощады…

Вдруг в голову Антонюка

Ударило. Обвал. Под ноги

Багрянцем небо поползло…

Не падать! Всем чертям назло

Стоять, и бить, и ждать подмоги!

Всё кружится. А там, во мгле,

Кривится враг остервенело.

Не пригвоздил штыком к земле? —

Бей сапогом во вражье тело!

Свалил… И тишина вокруг.

Конец. Победа или гибель?..

Плывет по телу слабость зыбью.

И замирает сердце вдруг.

Кричат. Знакомый голос снова?

Свои? Они бегут сюда.

Уж слышен громкий бас Ершова,

Зовет охрипший Абдильда.

Свои!.. Кругом родные лица,

Тепло и ласка братских рук.

«Ты жив, не ранен, Антонюк?»

— «Живой, как видишь. Дай напиться».

Он пьет. И тело вновь окрепло.

Он озирается кругом,

И небо — уж не цвета пепла —

Светлеет в блеске голубом.

И рядом друг стоит любимый,

И бой затих. Он поглядел:

Одиннадцать фашистских тел

Валялись рядом недвижимо.

Он их убил. Штыком, прикладом,

Всем телом бил, всем гневом бил.

И одолел. И защитил

Он пядь земли под Сталинградом.

1942

Перевод М. Зенкевича

9 ПРОРЫВ

Меж черных стен, в дымящихся просветах,

Над сумрачным дыханьем пепелищ,

Во мгле полуразрушенных жилищ,

Между садовых скорчившихся веток,

Меж скрученных столбов и проводов,

Оборванных, переплетенных нитей,

Меж выбившихся рельс и перекрытий,

Где пятна нефти запеклись, как кровь,

В круженье искр, во вспышках батарей,

В стальных раскатах и ударах боя

Они лежали много долгих дней,

Пути назад отрезав за собою.

Вползли в подвалы, врылись в грунт канав,

Вжились в пробитые снарядами квартиры,