Стихотворения и поэмы - [36]

Шрифт
Интервал

Против орудийной вражеской пальбы.
Для брони их — плавку сталевары дали,
Всё свое уменье, волю, гнев и пыл,
Чтобы в безупречной сталинградской стали
Светлый витязь Волги встал и победил.
И танкист над люком поднялся, спокоен,
Он глядит на запад, в дымчатую даль,
Он провидит битву, сталинградский воин,
Облаченный в панцирь — в ненависть и сталь.
1942
Перевод М. Зенкевича

3

ВОЗЛЕ ХАТЫ

Дым бушевал по золотому полю,
Метался дым по выгорбам степей.
Она стояла в дымном ореоле,
Старуха та, праматерь матерей.
В чертах ее столетнего лица,
Изглоданного, как корявый корень,
Морщины едким вытравлены горем,
Нуждой, соленым потом без конца.
И взгляд недвижен был и безотраден,
Он цену знал всему за долгий век.
Сочился он, как из кровавых ссадин,
Из-под усталых, воспаленных век.
Скрестив смиренно сморщенные руки,
Взгляд устремив в дорожные следы,
Она стояла на пороге муки,
Над бездною неслыханной беды.
Мы шли пред нею, около жилья,
Невидного за тростниками Дона.
Она молчала, думу затая,—
Без слова ласки, без глухого стона.
Ни слез, ни жалоб сумрачных. Она
Прощением не уменьшала муки:
Пусть выпьют всё, что доведется, внуки,—
Всю чашу горькой горечи до дна.
Пусть смело примут горькое причастье —
Оно их не убьет, не ослепит,
Но зренье их и руки укрепит,
Чтоб вырвали загаданное счастье.
Мы шли и шли. И в грохоте дорог,
В удушье пыли, ненависти, чада
Путь, вытоптанный тысячами ног,
Вел нас вперед, к твердыне Сталинграда.
Там и стоять на смертном рубеже,
Там драться предстоит, не отступая.
Быть может, где-то в темном блиндаже
Ждет многих гибель скорая, слепая…
Ты, бабка, знаешь ли наш срок и час?
Иль, тощие протягивая руки.
Высматриваешь сына среди нас?
Мы все — и сыновья твои, и внуки.
Кого из нас ни выберешь — любой,
Снимая каску воинскую, станет,
И голову склонит перед тобой,
И на лицо морщинистое взглянет.
Но ясные и грозные черты
Сочувствием пустым не затрепещут —
Одни глаза колючим блеском блещут.
И грудь солдата перекрестишь ты.
Пускай нам это странно и не так
Живет и верит наше поколенье,
Я с уваженьем принимаю знак
Старинного того благословенья.
Он нам вручен доверием твоим
И поведет нас грозною дорогой.
Но так постыден миг, так нестерпим
Миг нашей встречи с женщиною строгой.
Прощай же, бабка! Мы навек запомним
Твое лицо, черней сухой земли.
Мы вновь придем с востока и в пыли
Отыщем прах на пепелище темном.
Пройдем сквозь бой и ринемся вперед…
Простимся же в печали беспримерной.
Не угадаешь, кто из нас умрет:
Мы — может быть, а ты — умрешь наверно.
И только штык во вражеской крови
Я принесу на холмик твой безвестный…
Да, только так отдам тебе я честно
Свой долг благодаренья и любви.
1942
Перевод П. Антокольского

4

ДОРОГА

Идут полки. Размерный лязг металла.
Прифронтовых дорог суровый лад.
Над заводями, над кустами тала
Клубятся горы дыма. Сталинград.
За дымной далью, за стенами зноя,
За отблесками мутных волжских вод
Солдатам слышен близкий голос боя,
Растущий до немыслимых высот.
Не звук, а судороги волн и суши,
Землетрясение, толчки глубин —
Раскатистый, широкий гром «катюши».
Глухие всхлипы толстотелых мин.
Обвалы бомб — всей пастью бездны взвыли
Железный грохот на десятки миль…
Идут полки. Дорога в струйках пыли.
Три месяца не опадает пыль.
Идут полки. Готовятся отряды
У пристаней, в завесе дымовой,
Здесь, на святых руинах Сталинграда,
Принять великий, небывалый бой.
Да будет он благословен навечно —
Их грозный марш, невидимый во мгле,
По этой вот, родной нам бесконечно,
По сталинградской выжженной земле!
Подобного никто не знал похода,
Такого подвига не мог свершить,
Как эти люди — воины народа,
С которыми нельзя не победить!
1942
Перевод Б. Турганова

5

НА ПЕРЕПРАВЕ

Изогнутый на горизонте дугою,
Мерцает светящихся пуль огнепад.
Вдруг вспыхнуло зарево. Над головою
Пронесся клокочущий жаром снаряд
Далёко, туда, за ночной Сталинград.
За дымом завесы не видно причала.
Висят над рекою созвездья ракет,
Паром нагруженный слегка закачало,
И воин, за пушечный взявшись лафет,
Внимательно смотрит на мертвенный свет.
Молчанье. Суровый обряд переправы.
Бойцы на пароме строги и крепки.
На линию подвига, смерти и славы
Выходят готовые к бою полки.
А город сквозит за туманом реки.
На оползнях, взорванных глинистых кручах
Темнеет безмолвных руин череда.
Обрушены стены в обломках сыпучих.
Разболтанная канонадой вода
От нефти рыжа и от пепла седа.
Колеблются горы. Удар за ударом.
И дрожь эта передается реке.
А в тучах багряных, над грозным пожаром,
Сквозь клекот моторов, визжа вдалеке,
Разящая смерть переходит в пике.
Пылают строенья. Огонь над рекою.
И смерть всюду свищет, и гибель ревет.
И только одно не сдается, живет —
Могучее, смелое сердце людское
На смертную битву идет и зовет.
Сквозь бомб завыванье, сквозь ужас раската,
Сквозь бешеный и оглушающий вой
Я слышу, как храброе сердце солдата,
Не дрогнувши, бьется в страде боевой.
А гибель гудит над его головой.
Где небо красно и черно от пожарищ,
Где камень и сталь превратились в песок,
Там сердце твое не дрожало, товарищ.
О, родина! Славный удел твой высок,—
Нам сердце бойца — драгоценный залог.
Пускай о развалины тяжким прибоем
Колотятся бивни тупых канонад,
Бойцы, опаленные яростным боем,
Стоят, не отступят и шагу назад —
За гордость, за славу, за наш Сталинград.

Рекомендуем почитать
Полное собрание стихотворений

В. Ф. Раевский (1795–1872) — один из видных зачинателей декабристской поэзии, стихи которого проникнуты духом непримиримой вражды к самодержавному деспотизму и крепостническому рабству. В стихах Раевского отчетливо отразились основные этапы его жизненного пути: участие в Отечественной войне 1812 г., разработка и пропаганда декабристских взглядов, тюремное заключение, ссылка. Лучшие стихотворения поэта интересны своим суровым гражданским лиризмом, своеобразной энергией и силой выражения, о чем в 1822 г.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)


Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.