Стихотворения и поэмы - [23]

Шрифт
Интервал

Как кубок пенистый, пролился через край
Густых и влажных слов тяжелый запах винный,
Порвала на груди своих монист рубины
И гостю пришлому докинула розмай[29].
Отдала всю любовь, когда померкнул свод,
Упав на мураву и чресла раскрывая.
Впивая яростно росу и горький пот.
Потом приподнялась. Пошла в туман. И вот
Покорный отзвук шлет вослед, мерцая,
Прощальный тихий клич и дальний рокот вод.
1926
Перевод Э. Багрицкого

13. ОСЕННИЙ ПУТЬ

Осенний путь, сырая мгла кудлата,
И в тишине скрипит понурый старый дуб,
И листья дня, увядшие заплаты,
По крышам стелются ободранных халуп;
Мы близ села присели в час заката
На граб поваленный, он был и гол, и груб…
И скорбь везде, и скорбь я вижу ту ж
У серых ям, покрытых рябью луж.
В полях туманных бился день в тревоге,
Была тоска, хоть душу прострели,
Сжимала грудь. И шли мы по дороге
Среди пустынной, сумрачной земли.
Воз тарахтел, и путь лежал пологий,
Вспухал туман в полях забытой конопли.
И ветра шум кругом, и шелесты кругом —
На пустоши полей и на холме лесном…
Откуда ветра нищенские речи,
Откуда прилетели к нам они?
И гасит тусклый и холодный вечер
Надежд еще горящие огни.
Мечты моей опущенные плечи,
На вас печаль и горести одни…
Ныряет раскрыленно с вышины
Суровый ветер отзвуком войны.
Он боевой мне слышится трубою,—
И шаг бойцов я вижу в дальний день,
То гул и шум ветров проносят надо мною
Оруженосную годов недавних тень.
Души тревогу не унять покою
Близ этих тихих деревень,
Как только вспомню я и вижу эту высь,
Где струи дыма с вихрями сплелись.
То — дым боев, жестокий дым пожарищ,
Когда гудела степь приливами атак,
Когда о ребра сердцем сильно ты ударишь
И сердце бьется верно, как товарищ,
Что слова «страх» не может знать никак.
И ты идешь, а сгусток сердца — он
Восторгом так набит, как порохом патрон.
И вот теперь лишь ветер мчит, качая
На сердце поросли тех перезревших мук,
Да в далях стелется и тянется без края
Разомкнутый путей тяжелых круг.
Иду, иду, а вроде бы не чаю,
Что мгла сырая застилает луг,
Что на полях голодных так горька
Пустая осень, голая тоска.
Нужна ли боль моих чуть видных ранок,
Ничтожная усталость и надлом?
Я брежу: конь подходит спозаранок
Ко мне с военным, с боевым седлом,
И дерзновенный стяг лихих тачанок
Багрянцем ясным реет за бугром.
Стереть не может ветер вечный след
Тех незабвенных, вдохновенных лет.
Я твердо знаю: не стереть, поверьте,
След этих лет, проведенных в бою.
Великих лет походов, битв и смерти
В сердцах людских сотрешь ли колею?
На лицах старых воинов теперь те
Следы благоговейно узнаю.
А каждый след — ожог ли, рана, шрам —
Зарубка давних подвигов и драм.
Дивлюсь: на лицах мужественных где-то
Я вижу трепет, губ тревожный взмах…
Еще таится зарево рассвета
В глубоких их, всевидящих глазах.
Особая на лбах склоненных мета —
Тот трепет бьется, словно крылья птах,
О, знаю я: не каждому в пути
Тот трепет, словно знамя, пронести.
Дороги не звенят, и вдаль уже умчали
Коней летящих, дерзких табуны,
А я отстал, меня не подождали,
Теперь попробуй вымчи, догони
И прикажи, чтоб грустно не молчали
Тут нивы, что дождем окроплены!
Нет, то прошло, в пути лишь брезжит свет
Былых боев, пожаров и побед.
Лежит туман. Кричат сурово луни
В нахмуренных полях, где меркнет свет.
Веревкою свяжи оборванные струны,
Сдави петлею боль, ненужный этот бред.
На знамени твоем, на знамени Коммуны
Нет слов неверья, слов бессилья — нет!
Огни в степях цветут. Туман — по грудь.
Огни вдали. Счастливый дальний путь.
1926
Перевод С. Ботвинника

14–17. ДОРОГА НЕИСХОДИМАЯ

I
Пускай слова мои изодраны и смяты,
Иных не подыскал я слов.
В год революции девятый
Лишь так, лишь только про любовь.
И мукою зрачки разъяты,
И разошелся рта кровавый шов.
По той любовной тропочке треклятой,
Терпя и спотыкаясь, я прошел.
Судьба нас развела лукаво,
Недолго сном мы бредили одним.
Путем разорванным своим
Идешь ты влево, я — направо.
И встанет маревом несбывшегося дым
Над половодьем молодым.
2
Завеяны огни чужих, безвестных станций,
Придушен вдалеке привет огня,—
То безотрадный путь моей любви и странствий,
То путь, не пройденный и для меня.
Мы ночью побредем, мечтая, как в романсе,
Но будем знать лишь я и ты,
Что захлебнемся лихорадкой в трансе,
Что лихорадочны мечты.
Как пыль, спадут к ногам пути
Мечтания. Но на пути,
Как радость, встречу я тревоги,—
Тебя, увядшую в бреду.
Так я в любви моей пройду
Неисходимую дорогу.
3
Коль сердце на корню расшатано,
Что я скажу родной моей?
Со всех углов душа заплатана,
И золотая пыль на ней.
Но не раскрыта и не читана
Связь темная моя с тобой,
Чудовищно легко таит она
В себе свой свиток дорогой.
И тронуть ты его не смей!
Нетронутый и нераскрытый,
Пусть смысл в себе самом таит он,
К чему он, смысл, тебе и ей?
4
Печальных птиц вечерний перелет,
Сгущая тень, исчезнет за полями,
И пятна поползут, чуть-чуть дымясь углами,
По теплым мхам кудрящихся болот.
Гроздь розовая зорь раскинется над нами,
Как сладкий и давно созревший плод.
Как незаметен нежный переход
К ночам, что нас соединяют с днями.
Устали дни. Как лишний эпизод,
Забыты легкие места банальной драмы:
Эстрада и панель, мансарда и фокстрот,
Чужих, неполных наслаждений ход.
Так неужели сладко вечерами
Нам целомудрие не расцветет?
1926
Перевод В. Максимова

18. НОЧНОЙ МОМЕНТ


Рекомендуем почитать
Стихотворения и поэмы

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.


Белорусские поэты

В эту книгу вошли произведения крупнейших белорусских поэтов дооктябрьской поры. В насыщенной фольклорными мотивами поэзии В. Дунина-Марцинкевича, в суровом стихе Ф. Богушевича и Я. Лучины, в бунтарских произведениях А. Гуриновича и Тетки, в ярком лирическом даровании М. Богдановича проявились разные грани глубоко народной по своим истокам и демократической по духу белорусской поэзии. Основное место в сборнике занимают произведения выдающегося мастера стиха М. Богдановича. Впервые на русском языке появляются произведения В. Дунина-Марцинкевича и A. Гуриновича.


Стихотворения и поэмы

Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.


Лебединый стан

Объявление об издании книги Цветаевой «Лебединый стан» берлинским изд-вом А. Г. Левенсона «Огоньки» появилось в «Воле России»[1] 9 января 1922 г. Однако в «Огоньках» появились «Стихи к Блоку», а «Лебединый стан» при жизни Цветаевой отдельной книгой издан не был.Первое издание «Лебединого стана» было осуществлено Г. П. Струве в 1957 г.«Лебединый стан» включает в себя 59 стихотворений 1917–1920 гг., большинство из которых печаталось в периодических изданиях при жизни Цветаевой.В настоящем издании «Лебединый стан» публикуется впервые в СССР в полном составе по ксерокопии рукописи Цветаевой 1938 г., любезно предоставленной для издания профессором Робином Кембаллом (Лозанна)