Стихотворения и поэмы - [24]

Ночь, как из петли, черна и стынет вся,

Рвет пуповину с днем.

И луч корявый на булыгах не сдвинется

Желтым, трухлявым пнем.

Гнойная сутемь сочится, как веред,

В ямы влипая, течет,

Забьется в конвульсиях и помертвеет,

Вцепившись в каменное плечо.

Пятится ветер. Шарахнувшись, ловится

В цепкие когти ракит

И, задохнувшись на миг, захрипит,

Точно в горле сухом сукровица.

И закатит фонарные бельма очей,

И забудется тьма на минутку,

И ударят тоскливо тогда в проститутку

Пузыри ее вялых грудей.

И, захмелев, завопит опрометчиво

Хриплый, как шлюха, звон.

Только ветер клекочет и мечется

Мимо грязных окон.

Только тени ползут, переменчивы,

Почки-фонари не просвечивают мрак.

Только тихие всхлипы женщины

Да чей-то ускоренный шаг.

И там, где фонарное марево

Оплело повителью пустырь,

Задержалась дешевая лярва

И в шубе распахнутой хмырь.

Лишь истрепанных лип верхушки

Да в проулке слышен, нелеп,

Голодной слова потаскушки

Про триппер, любовь и хлеб.

И в шелестах тихих, метаниях странных

Тень моя вдруг замечется; в сутемь маня,

Одурманит меня, обессилит меня

Тревога ночей несказанных.

1925

Перевод В. Максимова

19. НЕЯСНЫЙ ЗВУК

Неясный звук, далекий звук во мгле —

То ночью тронут горизонт осенний.

Плывет в чуть слышном шелестенье

Туман по мокнущей земле.

То ночь бредет, шальные тени бродят,

Притонов темных тени, тайных кабаков.

И фонари сиянием исходят

Ночных огней, болотных огоньков.

То черепки огней разбрызгали пивные

По камням площадей, по глине черепиц,

Где возле фонарей фигуры зазывные

Еще не проданных блудниц.

И эта ночь последняя незванно

В твои пришла, о город, тайники.

А где-то август грезится полянам

И золотом ветвей звенят березняки.

Нет, тех воспоминаний ноша не легка мне,

Но их осенний ветер с пылью унесет,

Ведь только тут, на этом скользком камне,

Мое житье протоптанное всё.

Здесь дух пивных всё гуще и угарней,

Тут в стенах трутся песни хриплые людей,

Но поцелуем не сожмут хмельные парни

Шершавый рот, голодный рот ночей…

И звонят фонари, и проституток визги,

Еще темней подвал и всё, что в нем,

Где корчатся продажных тел огрызки…

«Иди-ка, стерва, выпьем мы вдвоем…»

Ночь глубока, уж лето миновало,

Последний лист слетает на панель,

А ты в тени, у темного подвала,

Еще стоишь, не продана досель.

1927

Перевод П. Жура

20–21. НОЧЬ ЖЕЛЕЗНЯКА

1

К оврагу подошли, и тени по долине

Откинулись от мощных тел назад.

Скрипят возы, выстраиваясь в ряд;

Тяжелые колеса вязнут в глине.

А вожаки не спят, совет вершат —

Про месть и смерть панам на Украине.

Здесь все верны свободе, как святыне,—

Казак, и пахарь, и беглец солдат.

Люд зашумел и снова стих в лесах.

Услышал и казак, и ратай, и монах

Крик третьих петухов, пророков златоустых.

И гнев у всех в сердцах заклокотал,

И, от костров отброшенный, упал

На степь теней бунтарских сгусток.

Перевод П. Железнова

2

Отгомонила и прошла

Ночь-гайдамачка степью лунной.

Иная пламенность легла

На град булыжный и чугунный.

Но за душу берет тела

Всё та же лють ознобом юным.

Взамен клинка рука взяла

Холодный браунинг коммуны.

И, жесткий взор вперив вперед,

Стезей жестокой, что ведет

Через века к мечте заветной,

Людской мятежный гнев грядет,

Непокоренных клич победный

Рабов к восстанию зовет.

1927

Перевод В. Максимова

22. КРОВЬ ПОЛОНЯНОК

Бьет космогрудый конь у привязи копытом.

На дне котлов, раскрытых широко,

Клокочет сладкое кобылье молоко,

И зелья пахнут соком ядовитым.

Здесь не прервет и смерть сон воинов нечистый,

И неподвижен на сырой земле

Узор чеканный крон, похожий в сизой мгле

На львиный корпус мускулистый.

К земле склоняется костров кустарник дикий,

И в небосвод уперся дым струной.

Замаранный наряд разорван в крике,

Цветущей гроздью грудь трепещет под рукой.

И оросил любовный пот

В полях Украины родимых полонянок,

И рты растерзаны, и будет спозаранок

В девичьих животах расти монгольский плод.

Цвели года, — извечный цвет лугов,—

И в сайдаках сердец нет стрел воспоминаний,

Но кровь былую, полную желаний,

Потомок сохранял во тьме веков.

И любы нам слова тяжелые, как дым

Костров, зажженных некогда татарами,

Лелеем крови мощь с наследиями старыми

И даль, объятую пожарами,

Встречаем сердцем круглым и простым.

1927

Перевод И. Поступальского

23. МОЕМУ ДРУГУ

Ты изолирован, ты смог уединиться,—

Твоя пора.

Беззвучно бьются на странице

Конвульсии пера.

Безжалостна жестокая игра,

И сердце — к финишу, и вперегонку — слово.

И пульс агонии безумьем атакован,

Высокою температурою пера.

Так, поэтический гурман,

Не замечаешь роста дней,

И всё становится стыдней

Убогих рифм и сердца смрадных ран.

И ты пытаешься опять

Найти глубины в слове плоском.

И возвеличивать и ждать

Любви туманные наброски…

И дни идут, но сердца тухлый ком

Надеется под серым пиджаком.

Пустыми переулками тоски

Ты в бледных сумерках запутался опять,

И, как воды разбуженная гладь,

В глазах плывут неясные круги.

И мимо сердца кровь плывет, плывет,

Кривой усмешкою у синих губ цветет,

И черный горизонт перед тобой

Узкою колышется петлей…

От мелких дум покоя нет и нет,

Гнилая кровь течет из-под пера,

Когда с продажной девкою, поэт,

Ты ищешь правды и добра…

Пустыми переулками тоски

Ты в бледных сумерках запутался опять,

И, как воды разбуженная гладь,

В глазах плывут неясные круги…

1927

Перевод М. Светлова

24. ЭЛЕГИЯ АТТРАКЦИОНОВ