Стихотворения и поэмы - [18]

Ни смена лет, ни пенье панихид,

Ни слово мудрости и состраданья.

Тогда захочешь свой небесный дом

Отдать за то, что звал когда-то пленом:

Опять, опять припасть к её коленам,

Закрыв глаза, как в детстве золотом.

Но грань миров бесчувственно и глухо

Разделит вас, как неприступный вал,

Чтоб на путях заупокойных духа

Чуть слышный плач тебя сопровождал.

13

Нет! Права нет на радость мирной смерти!

Влачись назад, себялюбивый червь!

В рай захотел? Нет: вот по этой персти

Попресмыкайся. Дни твои, как вервь

Виясь, насквозь пронижут немеречу!

Вон и тропа… И вдруг, среди тропы —

Уверенной мальчишеской стопы

Недавний след мне бросился навстречу.

Отпечатлелись, весело смеясь,

Пять пальчиков на сыроватой глине…

И с новой силой здесь, в лесной пустыне,

Я понял связь, – да: мировую связь, —

Связь с человечеством, с его бореньем,

С его тропой сквозь немеречу бед…

И я ступил с улыбкой, с наслажденьем

На этот свежий, мягковатый след.

14

Назад! назад! В широкошумном мире

Любить, страдать – в труде, в бою, в плену,

Без страха звать и принимать всё шире

Любую боль, любую глубину!

Вторая жизнь, дарованная чудом

И добровольно принятая мной.

Есть ноша дивная, есть крест двойной,

Есть горный спуск к золотоносным рудам.

Там, за спиной, в лесу ярятся те,

Кто смерть мою так кликали, так ждали:

Трясин и чащи злые стихиали

В их вероломной, хищной слепоте.

Кем, для чего спасен из немеречи

Я в это утро – знаю только я,

И не доверю ни стихам, ни речи

Прозваний ваших, чудные друзья.

15

Нерусса милая! Став на колени,

Струю, как влагу причащенья, пью:

Дай отдохнуть в благоуханной сени,

Поцеловать песок в родном краю!

Куда ж теперь, судьба моя благая?

В пожар ли мира, к битве роковой?

Иль в бранный час бездейственный покой

Дашь мне избрать, стыдом изнемогая?

Иль сквозь бураны европейских смут

Укажешь путь безумья, жажды, веры,

В Небесный Кремль, к отрогам Сальватэрры,

Где ангелы покров над миром ткут?

Пора, пора понять твой вещий голос:

Всё громче он, всё явственней тропа,

Зной жжёт, и сердце тяжело, как колос,

Склонившийся у твоего серпа.

1937—1950

Восход души

* * *

Бор, крыши, скалы – в морозном дыме.

Финляндской стужей хрустит зима.

На льду залива, в крутом изломе,

Белеет зябнущих яхт корма…

А в Ваамельсуу, в огромном доме,

Сукно вишнёвых портьер и тьма.

Вот кончен ужин. Сквозь дверь налево

Слуга уносит звон длинных блюд.

В широких окнах большой столовой —

Закат в полнеба, как Страшный Суд…

Под ним становится снег багровым

И красный иней леса несут.

Ступая плавно по мягким сукнам,

По доскам лестниц, сквозь тихий дом

Подносит бабушка к страшным окнам

Меня пред детски безгрешным сном.

Пылая, льётся в лицо поток нам,

Грозя в молчанье нездешним злом.

Он тихий-тихий… И в стихшем доме

Молчанью комнаты нет конца.

Молчим мы оба. И лишь над нами,

Вверху, высоко, шаги отца:

Он мерит вечер и ночь шагами,

И я не вижу его лица.

1935

* * *

Нет, младенчество было счастливым:

Сосны млели в лесу от жары;

Между скал по укромным заливам —

Мой корабль из сосновой коры;

Строить гавань волшебному флоту,

Брызгать, бегать, и у заворота

Разыскать заколдованный чёлн;

Растянуться на камне нагретом

Иль учиться сбивать рикошетом

Гребешки набегающих волн.

А вокруг, точно грани в кристалле —

Преломлённые, дробные дали,

Острова, острова, острова,

Лютеранский уют Нодендаля,

Церковь с башенкой и синева.

В этот мир, закипев на просторе,

По проливам вторгался прибой:

Его голосу хвойное море

Глухо вторило над головой.

А когда наш залив покрывала

Тень холодная западных скал,

Я на эти лесистые скалы

Забирался и долго искал;

Я искал, чтобы вольные воды

Различались сквозь зыбкие своды,

И смотрел, как далёко внизу

Многотрубные шли пароходы,

Будоража винтом бирюзу.

Величавей, чем горы и люди,

Был их вид меж обрывов нагих,

Их могучие, белые груди

И дыханье широкое их.

Я мечтал о далёких причалах,

Где опустят они якоря,

О таинственно чудных началах

Их дорог сквозь моря и моря.

А когда из предутренней дали

Голоса их сирен проникали

И звучали, и звали во сне —

Торжествующий и беззакатный,

Разверзался простор неохватный,

Предназначенный в будущем мне.

Помню звук: нарастающий, медный,

Точно праздничный рокот трубы,

Точно шествие рати победной

После трудной и страстной борьбы.

Словно где-то, над вольною влагой,

Мощный город, подобный орлу

Трепетал миллионами флагов

Пред эскадрой на пенном валу.

Был другой: весь смеющийся, свежий,

Он летел от баркасов, от мрежей,

Блеском утра насквозь просиян:

В нём был шум золотых побережий

И ласкающий их океан.

И я знал, что отец мой на яхте

Покидает седой Гельсингфорс,

Солнце жжёт на полуденной вахте

Белым кителем стянутый торс.

Третий голос был вкрадчивый, сонный,

Беспокоящий, неугомонный:

Полночь с южной, огромной луной;

Странной негой, струной монотонной

Он надолго вставал надо мной.

Но ещё был четвертый; не горем,

Не борьбою, не страстью томим,

Но вся жизнь мне казалась – лишь морем,

Смерть – желанной страною за ним.

Всё полней он лился, всё чудесней,

Будто мать в серебристом раю

Пела мне колыбельную песню

И баюкала душу мою.

И всё дальше, в блаженные сини,

Невозвратный корабль уплывал,

Белый-белый, как святочный иней,

Как вскипающий пенами вал.

1935

* * *

Она читает в гамаке.

Она смеётся – там, в беседке.

А я – на корточках, в песке