Стихотворения и поэмы - [16]

В двуликий край потусторонних сил,

И низкий страх, который знают совы,

Олень, тигр, заяц, человек, – когда

Мы всё отдать за жизнь свою готовы

Без размышления и без стыда.

6

И в эту полночь, сам себя калеча,

Как бесноватый, слеп, оборван, глух,

Про всё забыв, я вторгся в немеречу.

Гортань в огне, рот нестерпимо сух —

Воды! воды!.. Всё тело от ударов

Ветвей болит, зуд кожи остр и жгуч…

Струит в листву багрово-жёлтый луч

Луна, оранжевая от пожаров.

Я впитывал губами, как питье,

С шершавых листьев капли влаги чахлой

Роса, как яд, прогорклой гарью пахла

И кожу нёба жгла, как острие.

А там, в высотах, пурпуром играя,

Уже заря гремела, как труба,

И день меня ударил, настигая,

Как злой хозяин – беглого раба.

7

Вдруг, через страх затравленного зверя,

Мелькнул мне к жизни узенький мосток.

А я стоял. Я сам себе не верил.

Я видел стог. Да: настоящий стог!

Округлый, жёлтый, конусоподобный,

Как в Африке тукули дикарей…

Здесь кто-то был! Быть может, косарей

Заросший след найду я!.. Полдень злобный

Хлестнул бичом усталые глаза,

Когда я вышел на поляну. Слева —

Всё тот же лес, направо – суходрева

Остаток мёртвый, впереди – лоза.

Во все углы, шатаясь, как в тумане,

Бросался я: в бор, в суходрев, в лозу…

Нет острова в зеленом океане!

Молчанье в небе – мёртвый сон внизу.

8

Часы текли. Безвольно ветки висли,

Как руки обессилевших в бою.

Лицом к земле, не двигаясь, не мысля,

Лежал я на поляне. Кровь мою

Жара, казалось, гонит в землю, в землю,

В сухую глину, в жаждущий песок…

Сквозь целый мир, сквозь всю природу, ток

Единый шёл, меня в свой круг приемля.

Мне чудилось: к корням подземным вспять,

Уже текут моя душа и сила,

Чтобы затем, под яростным светилом,

Смолой и соком юным заблистать.

А я лежал… От моего дыханья

Чуть колебались стебли жухлых трав,

В своем бесцельном, праздном колыханье

Уже частицу сил моих вобрав.

9

Иль, может быть, не стебли, не растенья?

Мне мир другой мерцал сквозь маски их:

Без чётких форм, теней иль средостенья

Меж ним и нами – слоем всех живых.

Там кто-то ждал мой образ, как добычу,

Как сотни жертв болот и немереч:

Смеясь чуть-чуть, он был готов стеречь

И ждать конца, пока я Бога кличу.

И в душу – узенькая, как клинок,

Проникла жалость к собственному телу:

Взгляд перешёл от рук, привыкших к делу,

На грубо-серые подошвы ног.

Как жёстко их земля зацеловала.

Прах сотен вёрст их жёг и холодил…

Что ж: этот прах мне станет покрывалом,

Безвестнейшей из всех земных могил.

10

Когда же взор, слепимый страшным светом,

Я поднимал на миг в высоты дня —

Искр миллионы в воздухе нагретом

Роились там, танцуя и звеня.

А в глубине, за пляской их бессменной,

И мукой, и восторгом искажён,

Чуть трепетал, двоясь, как полусон,

Как дни и ночи – страстный лик вселенной.

Мучительная двойственность была

Влита, как в чашу, в это созерцанье.

Порой галактик дальнее мерцанье

Внушает нам покорность ту… Но жгла

На дне её щемящая обида

За жизнь, мне данную Бог весть зачем:

Мир громоздится тяжкой пирамидой,

А Зодчий был бесстрастен, глух и нем.

11

В последний раз я встал, когда к закату

Склонялся день. Мне виделось: вон там,

Вдали в углу, трава чуть-чуть примята.

Быть может – след?.. По скрюченным кустам

Прошёл я вглубь. Безрадостным величьем

Глазам открылось море камыша.

Без волн, без зыби, молча, не шурша,

Оно стояло… Тусклое безличье

Отождествляло стебель со стеблём.

Что там: болото? заводи Неруссы?..

Томительно я вглядывался в грустный,

Однообразно-блеклый окоём.

По тростникам из-под древесной сени

На солнцепёк спустился… Шаг один —

И стало чудом властное спасенье

Из тихо карауливших трясин.

12

Судьба, судьба, чья власть тобою правит

И почему хранимого тобой

Нож не убьёт, отрава не отравит

И пощадит неравноправный бой?

Как много раз Охране покориться

Я не хотел, но ты права везде:

Дитя не тонет в ледяной воде

И ночью рвётся шнур самоубийцы.

Куда ж ведёшь? к какому божеству?

И где готовишь смертное томленье?

Быть может, здесь, в Лесу Упокоенья,

Опустишь тело в тихую траву?..

Сил не было. В глазах круги… Как рогом

Гудела кровь, рвалась и билась вон…

В бреду, зигзагом я дополз до стога,

И всё укрыл свинцовый, мертвый сон.

Глава третья

Ich fuhle des Todes

Verjungende Flut,

Zu Balsam und Apher

Verwandelt mein Blut.

Nowalis[1]

1

Я поднял взгляд. Что это: крылья? знамя?..

Чуть осыпая цвет свой на лету,

Сиял и плыл высоко над глазами

Сад облаков – весь в розовом цвету.

Нездешняя, светящаяся влага

Баюкала и омывала их,

И брезжили селения святых

У розового их архипелага.

Я видел невозможную страну:

Её и нет, и не было на свете,

В её врата проходят только дети,

В прекрасный вечер отходя ко сну.

В моря неизреченного сиянья

Душа вливалась тихою рекой…

Прости моё греховное метанье,

В бездонном океане упокой.

2

И стало всё прекрасно и священно:

Созвездья, люди, мудрый сон камней…

Я вспоминал спокойно и смиренно

Борьбу и страх моих последних дней.

Как было странно… Господи, впервые

Со стороны я созерцал себя:

Срываясь с пней, кустарник теребя,

Я лез и полз сквозь дебри вековые.

Куда? зачем?.. Не я ли сам мечтал

На склоне лет уйти к лесам угрюмым,

Чтоб древний бор с его органным шумом

Моим скитом и школой веры стал?

И в смертный день, ни с другом, ни с женою

Минуту строгую не разделив,

Склониться в прах на сумрачную хвою