Стихотворения и поэмы - [14]

Это Вечной Матери покров

Перламутром осенил поля:

Перед бурями иных миров

Отдохни, прекрасная земля!

1933—1950

* * *

Так лучистая Звезда Скитаний,

Моя лазурная Вега

Остановится над куполом дома

И молодыми соснами,

Дружелюбным лучом указуя

Место упокоения.

Как подробно, до боли вижу

Убранство флигелей и комнат,

Лужайки для игр,

Пляж и балконы,

А за лукою реки – колокольни

Далекого города и монастыря!

Быть может, об этом надо молчать,

Даже и щели не приоткрывая

В круг состоявшегося мечтанья

Никому?

Но если молчать об этом —

Что же делать с другим,

В самом деле недоверяемом

Ни стиху, ни исповеди, ни другу,

Разве только земле?

Впрочем, всё тайное

Станет явным,

Когда пробьет срок.

Только рано ещё,

Ах, как рано…

Ты, Звезда Скитаний,

Знающая моё сердце!

Путеводный светоч

Неисповедимой жизни!

Голубая девочка,

Смеющаяся в небе!

Ты сама знаешь, где остановиться,

И когда.

1950

* * *

Уж не грустя прощальной грустью,

Медлительна и широка,

Всё завершив, достигла устья

Благословенная река.

Обрывы, кручи и откосы

Всё ниже, ниже – и разлив

Песчаные полощет косы,

Простор на вёрсты охватив.

Лишь редко-редко, над осокой,

В пустынной дали без границ,

Темнеет тополь одинокий —

Пристанище заморских птиц.

Но тем волшебное их пенье,

Их щебеты по вечерам:

За это умиротворенье

Все песни жизни я отдам!

Отдам их блещущему морю,

Горящему навстречу мне

В неувядающем уборе,

В необжигающем огне.

Обнявшись с братом-небосклоном

Оно лазурно, как в раю…

Прими ж в отеческое лоно

Тебя нашедшую струю.

1950

Немереча ( поэма )

Посвящается Филиппу Александровичу и Елизавете Михайловне Добровым, моим приёмным отцу и матери

Глава первая

Я – прохладные воды, текущие ночью,

Я – пот людской, льющийся днём.

Гарвей

1

Едва умолкли гром и ливни мая,

На вечный праздник стал июнь похож.

Он пел, он цвёл, лелея, колыхая

И душный тмин, и чаши мальв, и рожь.

Луг загудел, как неумолчный улей.

От ласточек звенела синева…

Земля иссохла. И в созвездье Льва

Вступило солнце. Жгучий жар июля

Затрепетал, колеблясь и дрожа,

И синий воздух мрел и плыл над рожью;

Двоилось всё его бесшумной дрожью:

И каждый лист, и каждая межа.

Он звал – забыть в мечтательной истоме,

В лесной свободе страннических дней,

И трезвый труд, и будни в старом доме,

И мудрость книг, и разговор друзей.

2

Передо мной простёрлась даль чужая.

Бор расстилал пушистые ковры,

Лаская дух, а тело окружая

Стоячим морем пламенной жары.

Я зной люблю. Люблю – не оттого ли,

Что в духоте передгрозовых дней

Земное сердце кажется слышней

В груди холмов, недвижных рощ и поля?

Иль оттого, что в памяти не стих

Горячий ветр из дали многохрамной,

Что гнал волну Нербадды, Ганга, Джамны

Пред таборами праотцев моих?

Благословил могучий дух скитанья

Их кочевые, рваные шатры,

И дорог мне, как луч воспоминанья,

И южный ветр, и древний хмель жары.

3

Я вышел в путь – как дрозд поёт: без цели,

Лишь от избытка радости и сил,

И реки вброд, и золотые мели,

И заросли болот переходил.

И, как сестра, мой путь сопровождала

Река Нерусса – юркое дитя:

Сквозь заросли играя и светя,

Она то искрилась, то пропадала.

Деревни кончились. Но ввечеру

Мне мох бывал гостеприимным ложем.

Ни дровосек, ни рыболов захожий

Не подходил к безвестному костру,

И только звёзды, пестуя покой мой,

По вечерам ещё следить могли,

Как вспыхивает он над дикой поймой —

Всё дальше, дальше – в глубь лесной земли.

4

Посвистывая, легким шагом спорым,

Босой я шёл по узкой стёжке… Вдруг

Замедлил шаг: вдали, за тихим бором

Мелькнуло странное: ни луч, ни звук

Его движений не сопровождали.

Казалось, туча, белая как мел,

Ползёт сюда сквозь заросли… Не смел

Бор шелохнуться. Тихо, по спирали

Вздувался к небу белоснежный клуб

Султаном мощным. Голубая хмара

Сковала всё, и горький вкус пожара

Я ощутил у пересохших губ.

Идти обратно? Безопасным, долгим

Окружным шляхом? тратить лишний день?

Нет! целиной! по сучьям, иглам колким:

Так интересней: в глушь, без деревень.

5

Я к Чухраям, быть может, выйду к ночи.

Из Чухраёв – рукой подать на Рум…

Сквозь лес – трудней, но трудный путь короче.

Однако, зной!.. Нерасчленимый шум

Стоит в ушах. Ни ручейка, ни лужи:

Всё высохло. Не сякнет только пот.

Со всех сторон – к ресницам, к шее, в рот

Льнёт мошкара. Настойчивее, туже

Смыкает чаща цепкое кольцо.

То – не леса: то – океан, стихия…

Тайга ли? джунгли?.. Имена какие

Определят их грозное лицо?

Не в книгах, нет – в живой народной речи

Есть слово: звук – бесформен, шелестящ,

Но он правдив. То слово – немереча,

Прозвание непроходимых чащ.

6

Здесь нет земли. Пласты лесного праха

На целый метр. Коряжник, бурелом;

Исчерчен воздух, точно злая пряха

Суровой нитью вкось, насквозь, кругом

Его прошила – цепкой сетью прутьев,

Сучков, ветвей, скрепив их, как бичом;

Черномалинниками и плющом.

Как пробиваться? То плечом, то грудью

Кустарник рвать; то прыгать со ствола

На мёртвый ствол сквозь стебли копор-чая;

Ползти ползком, чудных жуков встречая,

Под сводами, где липкая смола;

Срываться вниз, в колдобы, в ямы с гнилью,

В сыпучую древесную труху,

И, наконец, всё уступив бессилью,

Упасть на пень в зеленоватом мху.

7

В блужданиях сквозь заросли оврагов,

В борьбе за путь из дебрей хищных прочь,

Есть дикий яд: он нас пьянит, как брага,

И горячит, как чувственная ночь.

Когда нас жгут шипов враждебных стрелы