Стихотворения и поэмы - [15]

И хлещет чаща в грудь, в лицо, в глаза,

Навстречу ей, как тёмная гроза,

Стремится страсть и злая жадность тела.

Оно в стихиях мощных узнаёт

Прародины забытое касанье:

Мы – только нить в широкошумной ткани

Стволов и листьев, топей и болот.

Мы все одной бездонной жизнью живы,

Лес – наша плоть, наш род, наш кров, наш корм,

Он – страсть и смерть, как многорукий Шива,

Творец-палач тысячецветных форм.

8

День протекал. Уже почти в притине

Пылал источник блеска и жары,

Чуть поиграв порой на паутине.

На стебельках, на ссадинах коры.

Он был угрюм, как солнце преисподней,

Светило смерти, яростный Нергал,

Кому народ когда-то воздвигал

Дым гекатомб, смиряя гнев Господний.

Куда-нибудь, где есть вода! К реке,

К Неруссе милой, не спеша текущей

По тайникам, в таких веселых кущах,

В прекрасных лилиях и тростнике!

Воды! воды!.. – Беспомощный и сирый,

В тот грозный день я понял, что она

Воистину живою кровью мира

С начала дней Творцом наречена;

9

Что в ней – вся жизнь, целенье ран и счастье,

В ней – Бог мирам, томящимся в огне,

И совершать, быть может, нам причастье

Водою – чище и святей вдвойне.

…Вдруг – луговина, тем же лесом пышным

Бесстрастно окаймлённая. Но вон

Там, на опушке, как мираж, как сон,

Желанный сон – конёк далекой крыши.

Скользя по кочкам, падая в траву,

Я, не оглядываясь, брёл к порогу.

Там есть вода, там быть должна дорога!

Я не хотел понять, что наяву

Насмешкой тусклой мне судьба грозила.

Я подошёл вплотную. – Тишина…

Разрушен дом. Урочье – как могила,

Колодца нет. Дороги нет. Сосна

10

На отшибе от страшной немеречи

Да старый дуб над кровлей. Я вошёл.

Осколки, сор… кирпич от русской печи,

Разъехавшийся, шерховатый пол.

И давний запах тишины и смерти,

Дух горечи я уловил вокруг.

Ко мне, сюда, как змеи, через луг

Он полз, он полз, виясь по бурой шерсти.

И в этот миг, из окон конуры

Оборотясь, Бог весть зачем, на запад,

Я понял вдруг: и тишина, и запах —

От движущейся над землей горы.

То дым стоял, уже скрывая небо,

Уже крадясь по следу моему,

И сам весь белый, как вершины снега,

Бросал на бор коричневую тьму.

11

Огонь пьянит среди ночного мрака,

Но страшен он под небом голубым,

Когда к листве, блестящей как от лака,

Покачиваясь, подползает дым.

И языки, лукаво и спокойно,

Чуть видимые в ярком свете дня,

По мху и травам быстро семеня,

Вползают вверх, как плющ, по соснам стройным.

Уйти, бежать, бороться можем мы —

Мы, дети битв и дерзкого кочевья,

Но как покорно ждут огня деревья,

Чтоб углем стать в пластах подземной тьмы!

Как робко сохнет каждый лист на древе,

Не жалуясь, не плача, не моля…

…День истекал в огне и львином гневе,

Как Страшный Суд весь мир испепеля.

Глава вторая

Жизненная мощь растений, окружавших меня, была единственной силой, господствовавшей над моим медленно угасавшим сознанием.

Вольдемар Бонзельс

1

Пресыщенный убийством и разбоем,

Боль мириад существ живых вобрав,

День удалялся с полчищами зноя,

Как властелин: надменен, горд и прав.

Уже Арктур, ночной тоски предтеча,

Сквозь листья глянул в дикую тюрьму;

Уж прикасалась к духу моему

Глухая ночь в дрожащей немерече.

Она росла, неясные шатры

Густых кустов туманом окружала;

Порой вонзались в тишину, как жало,

Неуловимым звоном комары.

Я различил лужайку: вся в оправе

Орешника, она была тесна,

Узка, душна, но выжженные травы

Могли служить для отдыха и сна.

2

И чуть роса в желанном изобилье

Смягчила персть и колкую траву,

Я опустился на неё в бессилье,

Не зная сам: во сне иль наяву.

Квартира… вечер… лампа – не моя ли?

Мой дом! мой кров! мой щит от бурь и бед!..

Родные голоса, в столовой – свет,

Узоры нот и чёрный лак рояля.

– Река ли то поёт – иль водоем —

Прохладно, и покойно, и безбурно,

Прозрачными арпеджио ноктюрна

В томительном забвении моём?

И будто изгибаются долины,

Играющих излучин бирюза…

…Над клавишами вижу я седины,

Сощуренные добрые глаза.

3

Играет он – играет он – и звуки

Струящиеся, лёгкие, как свет,

Рождают его старческие руки,

Знакомые мне с отроческих лет.

Впитав неизъяснимое наследство,

Среди его мечтательной семьи

Играло моё радостное детство,

Дни юности прекрасные мои.

Когда в изнеможенье и печали

Склонился я к нехоженой траве,

Быть может, заиграл он на рояле

В далёкой и сияющей Москве

Надеждою таинственною полны

Аккорды озарённые его.

Они, как орошающие волны,

Касаются до сердца моего.

4

И грезится блаженная Нерусса:

Прохладная, текучая вода,

Качающихся водорослей бусы,

Как сад из зеленеющего льда…

Зачем же моё огненное тело

Придавлено, как панцирем, к земле?..

– Ночь. Я вскочил. В угрюмо-мутной мгле

Стена стволов и бузины чернела.

Какая тишь!.. Там, в глубине лесной,

Дрожа, угас крик отдаленной выпи…

Безвольны мышцы, будто силу выпил,

Рождая пот за потом, жар дневной.

Иль это – голод, – третий день без пищи?

Иль это – жажда, пламень, как в аду?

Что, если здесь, на выжженном кладбище

Глотка воды я завтра не найду?

5

Но нет, не то… Здесь кто-то есть! Я чую,

Вот здесь, вверху, невидимо, вблизи —

Он караулит. По лесам кочуя,

Он гнал меня: в песке, во мху, в грязи.

И не один! Бесплотной, хищной стаей

Они обступят мой последний час,

Слепую душу в топь и глушь влача,

И станет мрак болотный – как плита ей. —

Утробный страх меня оледенил.

В нем был и ужас сумрачных поверий.

Когда на миг мы открываем двери