Стихотворения и поэмы - [12]

          ни ревности,

                   Всем живущим – одна.

1950

Весной с холма

С тысячелетних круч, где даль желтела нивами

Да тёмною парчой душмяной конопли,

Проходят облака над скифскими разливами —

Задумчивая рать моей седой земли.

Их белые хребты с округлыми отрогами

Чуть зыблются, дрожа в студёных зеркалах,

Сквозят – скользят – плывут подводными

                                                           дорогами,

И подо мной – лазурь, вся в белых куполах.

И видно, как сходя в светящемся мерцании

На медленную ширь, текущую по мху,

Всемирной тишины благое волхвование,

Понятное душе, свершается вверху.

Широко распластав воздушные воскрылия,

Над духами стихий блистая как заря,

Сам демиург страны в таинственном усилии

Труждается везде, прах нив плодотворя.

Кто мыслью обоймёт безбрежный замысл Гения?

Грядущее прочтёт по диким пустырям?

А в памяти звенит, как стих из песнопения:

Разливы рек её, подобные морям…

Всё пусто. И лишь там, сквозь клёны

                                                          монастырские,

Безмолвно освещён весь белый исполин…

О, избранной страны просторы богатырские!

О, высота высот! О, глубина глубин!

1950

Плотогон

Долго речь водил топор

С соснами дремучими:

Вырублен мачтовый бор

Над лесными кручами.

Круглые пускать стволы

Вниз к воде по вереску.

Гнать смолистые плоты

К Новгороду-Северску

Эх,

май,

вольный май,

свистом-ветром обнимай.

Кружит голову весна,

Рукава засучены, —

Ты, река моя, Десна,

Жёлтые излучины!

Скрылись маковки-кресты

Саввы да Евтихия,

Только небо да плоты,

Побережья тихие…

Ширь,

тишь,

благодать, —

Петь, плыть да гадать!

Вон в лугах ветрун зацвёл,

Стонут гулом оводы,

Сходят девушки из сёл

С коромыслом по воду:

Загородятся рукой,

Поманят улыбкою,

Да какой ещё, какой!

Ласковой… зыбкою…

Эх,

лес,

дуб-сосна!

Развесёлая весна!

Скоро вечер подойдет —

Вон, шесты уж отняли,

Пришвартуем каждый плот

У песчаной отмели.

Рдеет мой костер во тьму,

Светится, кудрявится,

Выходи гулять к нему

До зари, красавица.

А

там —

и прости:

Только чуть погрусти.

Завтра песню запою

Про лозинку зыбкую,

Про сады в родном краю —

В Брянске, в Новозыбкове.

Жизнь вольготна, жизнь красна,

Рукава засучены, —

Ты, река моя, Десна,

Жёлтые излучины.

1936

* * *

Над Неруссой ходят грозы,

В Чухраях грохочет гром, —

Бор, стога, ракиты, лозы —

Всё украсив серебром.

Весь в широких, вольных взмахах,

По траве, сырой от рос,

Бродит в вышитых рубахах

Буйной поймой сенокос.

Только ты, мой холм безлесный,

Как раздел грозовых туч,

В синеве блестишь небесной

Меловым изгибом круч.

Плещут весла перевоза

У прибрежья: там, внизу,

Ярко-красные стрекозы

Плавно никнут на лозу.

А поднимешься на гребень —

Сушь, бурьяны, знойный день,

Белых срывов жгучий щебень,

Пятна дальних деревень…

Льнут к нему леса и пашни,

Как дружина к королю…

Я люблю его как башню:

Высь дозорную люблю.

1934

Памяти друга

Был часом нашей встречи истинной

Тот миг на перевозе дальнем,

Когда пожаром беспечальным

Зажглась закатная Десна,

А он ответил мне, что мистикой

Мы правду внутреннюю чуем,

Молитвой Солнцу дух врачуем

И пробуждаемся от сна.

Он был так тих – безвестный, седенький,

В бесцветной куртке рыболова,

Так мудро прост, что это слово

Пребудет в сердце навсегда.

Он рядом жил. Сады соседили.

И стала бедная калитка

Дороже золотого слитка

Мне в эти скудные года.

На спаде зноя, если душная

Истома нежила природу,

Беззвучно я по огороду

Меж рыхлых грядок проходил,

Чтоб под развесистыми грушами

Мечтать в причудливых беседах

О Лермонтове, сагах, ведах,

О языке ночных светил.

В удушливой степной пыли моя

Душа в те дни изнемогала.

Но снова правда жизни стала

Прозрачней, чище и святей,

И над судьбой неумолимою

Повеял странною отрадой

Уют его простого сада

И голоса его детей.

Порой во взоре их задумчивом,

Лучистом, смелом и открытом,

Я видел грусть: над бедным бытом

Она, как птица, вдаль рвалась.

Но мне – ритмичностью заученной

Стал мил их труд, их быт, их город.

Я слышал в нём – с полями, с бором,

С рекой незыблемую связь.

Я всё любил: и скрипки нежные,

Что мастерил он в час досуга,

И ветви гибкие, упруго

Нас трогавшие на ходу,

И чай, и ульи белоснежные,

И в книге беглую отметку

О Васнецове, и беседку

Под старой яблоней в саду.

Я полюбил в вечерних сумерках

Диванчик крошечной гостиной,

Когда мелодией старинной

Звенел таинственный рояль,

И милый сонм живых и умерших

Вставал из памяти замглённой,

Даря покой за путь пройдённый

И просветлённую печаль.

Но всех бесед невыразимее

Текли душевные встречанья

В полу-стихах, полу-молчаньи

У нелюдимого костра —

О нашей вере, нашем Имени,

О неизвестной людям музе,

О нашем солнечном союзе

Неумирающего Ра.

Да: тёмные, простые русичи,

Мы знали, что златою нитью

Мерцают, тянутся наитья

Сюда из глубей вековых,

И наша светлая Неруссочка,

Дитя лесов и мирной воли,

Быть может, не любила боле

Так никого, как нас двоих.

Журчи же, ясная, далекая,

Прозрачная, как реки рая,

В туманах летних вспоминая

О друге ласковом твоём,

О том, чью душу светлоокую

В её надеждах и печали,

В её заветных думах, знали,

Быть может, ты и я – вдвоём.

* * *

Чуть колышется в зное,

Еле внятно шурша,

Тихошумная хвоя,

Стран дремучих душа.

На ленивой опушке,

В землянике, у пней,

Вещий голос кукушки

Знает счёт моих дней.

Там, у отмелей дальних —

Белых лилий ковши,

Там, у рек беспечальных,