Стихотворения и поэмы - [10]

Скорбный камень пустынного дна.

Сквозь беседы веранд многолюдных

Вспоминал я заброшенный путь

К ледникам, незабвенным и скудным,

Где от снежных ветров – не вздохнуть,

Где встречал я на узкой дороге

Белый призрак себя самого,

Небывало бесстрастный и строгий,

Прокаливший до тла естество…

И над срывами чистого фирна,

В негасимых лучах, в вышине,

Белый конус святыни всемирной

Проплывал в ослепительном сне.

Его холод ознобом и жаром

Сотрясал, как ударом, мой дух,

Говоря, что к духовным Стожарам

Узкий путь не назначен для двух.

И тогда, в молчаливом терпенье,

Ничего не узнав, не поняв,

Подходила она – утвержденье

Вековых человеческих прав.

И так сумрачно было, так странно

Слушать голос, родной как сестра,

Звавший вновь осушать невозбранно

Кубок радостной тьмы до утра.

15

О, не всё ль равно, что дума строгая

В тишине, подобно скрипачу,

Тайным зовом струны духа трогала

В эти дни, отверзтые лучу;

Заглушала еле внятной жалобой

Южных волн звенящую парчу…

Этой песнью, что как стон звучала бы,

Золотых стихов не омрачу.

Но грустней, грустней за листопадами

Солнце меркло в поздней синеве…

Гном-ноябрь меж грузными громадами

Оборотнем шмыгал по Москве.

Оседала изморозь бездомная

В побуревших скверах на траве,

И в крови заныла горечь тёмная,

Как вино в похмельной голове.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В страшный год, когда сбирает родина

Плод кровавый с поля битв, когда

Шагом бранным входят дети Одина

В наши сёла, в наши города —

Чище память, сердце молчаливее,

Старых распрь не отыскать следа,

И былое предстаёт счастливее,

Целокупней, строже, чем тогда.

Сохраню ль до смертных лет, до старости,

До моей предсмертной тишины

Грустный пламень нежной благодарности,

Неизбежной боли и вины?

Ведь не в доме, не в уютном тереме,

Не в садах изнеженной весны —

В непроглядных вьюгах ты затеряна,

В шквалах гроз и бурь моей страны.

Лишь не гаснут, лёгкие, как вестницы,

Сны о дальнем имени твоём,

Будто вижу с плит высокой лестницы

Тихий-тихий, светлый водоём.

Будто снова – в вечера хрустальные

Мы проходим медленно вдвоём

И опять, как в дни первоначальные,

Золотую радость жизни пьём.

16

Есть правда жестокая в подвиге ратном,

Но солнце любило наш мирный удел…

О солнце, о юности, о невозвратном

Окончена песня, и день догорел.

Вставай, моё терпкое, вещее горе,

Судьбу с миллионами судеб свяжи,

Веди с озарённых, прекрасных нагорий

Во мрак, на убийственные рубежи.

Уже не сомкнётся бесшумная хвоя,

Листва не коснётся ресниц на весу, —

Бездумно, как юные Дафнис и Хлоя,

Уже не уснём мы в блаженном лесу.

И если когда-нибудь наши дороги

Скрестятся в полночи – мы будем не те,

Что некогда шли на златые отроги,

Молясь облакам и своей красоте.

О, лишь не утратить бесценного дара —

Любви к этим солнечным, юным мирам,

Насквозь золотым от блистанья и жара,

Всегда совершенным, как эллинский храм.

Январь 1942

Зеленою поймой

Русские октавы

Мой край душистыми долинами

Цветёт меж дедовского бора.

Сосновых толп живые хоры

Поют прокимн, поют хвалу,

И множествами журавлиными

Лесные шелестят болота —

Заклятью верные ворота

В непроницаемую мглу.

Сквозь эту сказку вечно детскую

Прочтёт внимательная совесть

Усобиц, бурь, разбоев повесть

В преданьях хмурых деревень,

Где помнят ярость половецкую

Во ржи уснувшие курганы,

Где лес берёг от ятагана

Скитов молитвенную сень.

Разгулом, подвигом, пожарами,

Самосожженьями в пустыне

Прозванья сел звучат доныне:

Святое, Тёмное, Погар…

А под зарницами, за хмарами,

У гаснущей в цветах дороги,

Бдят непостигнутые боги

Грядущих вер и светлых чар.

Ещё таинственней, вневременней

Живую глубь стихий почует,

Кто у костра один ночует

Над дружелюбною рекой,

Кто в этой вещей, мудрой темени

Души Земли коснется страстной,

Даст путь раскрыться ей, безгласной,

И говорить с его душой.

Здесь на полянах – только аисты,

И только цаплями изучен

Густой камыш речных излучин

У ветхого монастыря;

Там, на откосы поднимаясь, ты

Не обоймёшь страну очами,

С её бескрайними лесами,

Чей дух господствует, творя.

Есть в грозном их однообразии

Тишь притаившегося стана,

Есть гул бездонный океана,

Размах вселенской мощи есть,

Есть дремлющий, как в недрах Азии,

Ещё для мира нерождённый,

Миф, человечеству суждённый —

Грядущего благая весть.

В ней сочетались смолы мирные —

Дары языческого рая,

И дымных келий синь святая —

Тоска о горней высоте,

А ветер голоса всемирные

От городов несёт и моря,

С былою замкнутостью споря

За русские просторы те.

И если раньше грань отечества

Сужала наш размах духовный,

И замыкался миф верховный

В бревенчатую тесноту, —

Теперь простор всечеловечества

Ждёт вестника, томится жаждой,

И из народов примет каждый

Здесь затаённую мечту.

Нет, не державность, не владычество —

Иное крепнет здесь решенье:

Всех стран – в сады преображенье,

А государства – в братство всех.

И страстные костры язычества,

И трепет свеч в моленье клирном —

Всё – цепь огней в пути всемирном,

Ступени к Богу, звёзды вех.

К преддверью тайны уведите же

Вы, неисхоженные тропы,

Где искони с лучом Европы

Востока дальний луч скрещён,

Где о вселенском граде Китеже

Вещает глубь озер заросших,

Где спят во вьюгах и порошах

Побеги будущих времён.

1950

Брянские леса

Заросли багульника и вереска.

      Мудрый дуб. Спокойная сосна…

Без конца, до Новгорода-Северска,