Стихотворения - [21]

длится смелого зверька, —

через белынь, всё в точку,

дорогу хищным молодым,

блестяще, чётко,

явился по делам своим,

пока, внезапно псиной навоняв,

в нору-темну, что в голове, он шмыг.

Часы стучат. Глухая тьма окна.

Лист отпечатан вмиг.

Малокровик (пер. Бенджамина Ханина)

О малокровик, от гор схоронившийся в горы

Израненный звездами, истекающий тенью

Глотающий пыль как лекарство

О малокровик, малый бескостик, малый бескожик

Бороздящий землю птичьим скелетом

Пожинающий ветер и молотящий камни

О малокровик, бьющий в коровий череп

Изгибающий в танце комариные ноги

Слоновий хобот, хвост крокодила

Выпивший всю свою мудрость, выпивший весь свой ужас

У смерти из плесневелой груди

Сядь мне на палец, спой мне на ухо, о малокровик

В переводах Павла Урусова

Смеясь

Автомобили сталкиваются и изрыгают детей и багаж — смеясь

пароход идёт ко дну отдавая прощальный салют — смеясь

самолёт уходит в пике и завершается взрывом — смеясь

человеческие конечности взлетают на воздух — смеясь

измождённая маска в постели заново открывает боль — смеясь, смеясь

метеорит приземляется с изумительной точностью

прямиком на коляску с ребёнком внутри

глаза и уши упакованы вместе

сложены в волосах

завёрнуты в ковёр, в обои, перевязаны проводами

только зубы ещё стучат

и сердце пляшет в своей открытой пещере,

беспомощное, на нитях смеха

пока разрывные слёзы влетают сквозь двери

с дымом и грохотом

и вопли оглушают страхом

и кости

бегут от пытки от которой не скрыться плоти

делают несколько шатких шагов и падают на виду

но смех всё ещё скачет вокруг в своих сороконогих ботинках

ездит на гусеничном ходу не разбирая пути

падает на матрас, молотит ногами воздух

но это всего лишь чувство.

Наконец-то ему довольно — довольно!

Оно медленно поднимается, истощённое,

и начинает застёгивать пуговицы,

медленно, с долгими паузами,

как преступник, за которым явилась полиция.

Папоротник

Папоротника перо разворачивается движением

Дирижёра, чья музыка вот-вот прервётся —

И, внимая минуте молчания,

Земля станцует свой тёмный танец.

Мышь ведёт доверчиво ухом

Паук вступает в права наследства.

И глаз

Держит всё мирозданье в узде из слёз.

Папоротник

Пляшет печально, словно перо

На шлеме у воина, что возвращается подземной дорогой

В своё царство.

Лисица-мысль

Полуночного мига воображаемый лес:

что-то живое движется в тишине,

кроме одиноких часов

и пальцев моих над белой бумаги листом.

За окном мне не видно звёзд:

что-то, что ближе и глубже

не спеша наполняет собой

одиночество и пустоту:

холодный, нежный, как тёмный снег,

лисий нос обнюхивает чей-то след,

глаза направляют движение — тут,

и тут, и тут, и тут, и там —

аккуратной строкой отпечатки лап

ложатся на снег. А сзади тень

крадётся, прячется между пней,

извиваясь в изгибах тела,

пересекающего прогалину; глаз,

наливается зеленью и, расширяясь,

сосредоточенно, напряжённо,

ищет что-то в ночи, пока

горячая вспышка — запах лисы —

не заполнит полость моей головы.

За окном нет звёзд; что-то шепчут часы.

На странице остались строчки.

Кровинка

О кровинка, ты прячешься от гор в недрах гор

ты ранена звёздами и истекаешь тенью

поедая целебную землю.

О кровинка, крошечная кровинка без костей и без кожи

остов коноплянки — твой плуг

ты пожинаешь ветер молотишь камни.

О кровинка, ты бьёшься в бычьем черепе

танцуешь на комариных ногах

играешь слоновьим хоботом крокодильим хвостом.

Выросла такой мудрой такой ужасной

на затхлом молоке смерти.

Сядь мне на руку, спой мне на ухо, о кровинка.

Нарциссы

Помнишь, как мы собирали нарциссы?

Никто не помнит, но я помню.

Твоя дочь, с распростёртыми объятиями, нетерпеливая и счастливая,

Помогала этой жатве. Она всё забыла.

Она не может вспомнить даже тебя. И мы продавали их.

Это звучит как кощунство, но мы продавали их.

Неужели мы были настолько бедны? Старый Стоунман, торговец,

С начальственным взглядом, апоплексически красный,

(Это был его последний шанс,

Он умер во время тех же великих заморозков, что и ты),

Он убедил нас и весной

Всегда покупал их, по семь пенсов за дюжину,

«Обычай этого дома».

Тогда мы ещё не знали, хотим ли владеть

Хоть чем-нибудь. В основном мы стремились

Превращать всё в прибыль.

Мы оставались кочевниками — нам ещё были чужды

Все наши владения. Нарциссы

Были нашей самой удачной сделкой,

Случайно найденным кладом. Они просто прибыли ниоткуда

И продолжали прибывать,

Словно не вырастая из почвы, а падая с неба.

Наша жизнь в то время была ограблением нашей удачи.

Мы полагали, что будем жить вечно. Не знали,

Что нарциссы — это лишь мимолётный

Проблеск вечности. Не сумели увидеть

Брачный полёт редчайших подёнок —

Наших собственных дней!

Мы считали нарциссы случайной добычей,

Так и не поняли, что это было последнее благословенье.

И мы продавали их. Мы трудились над их продажей,

Словно наёмники на чьей-то

Цветочной ферме. Ты склонялась

Под последним в твоей жизни апрельским дождём.

Мы склонялись вместе, среди тихих скрипов

Трущихся друг о друга стеблей — капли

Сотрясали их девчачьи платья,

Влажные, ломкие, как молодые стрекозы,

Вылупившиеся слишком рано.

Мы складывали их хрупкие огни на верстак,

Распределяли между охапками листья —

Дрожащие листья-лезвия, гибкие, тянущиеся к воздуху,

Словно покрытые цинком —

Ставили свежесрезанные стебли в воду,