В унылом убогом доме викторианской эпохи
на Регби-стрит, 18, я ждал тебя.
Дом напоминал мне театральные подмостки,
Как будто пять его этажей были повернуты
Лицом к аудитории, которая наблюдает
Любовные баталии на каждом из них —
Мизансцены, в которых сплетались и расплетались
Наши чувства, тела и судьбы. Такая вот
Нехитрая кухня любовных напитков,
Бесконечный спектакль, где меняются
Лишь имена актеров, а роли остаются прежними.
Мне говорили: “Тебе стоит написать книгу
Об этом доме. Здесь дело нечисто!
Поживешь, увидишь, что не так-то просто
Будет выбраться отсюда, поскольку каждый,
Кто попадает сюда, попадает в настоящий лабиринт —
В Кносский дворец, где правит злая воля! Вот и ты
Теперь в лабиринте”. Легенды
Завораживали. Я слушал, завороженный.
Я жил здесь один. Один
Сидел за щербатым допотопным верстаком,
Который служил мне обеденным
И рабочим столом. Я ждал Лукаса
И тебя. О чем бы я ни думал, мои мысли
Все равно возвращались к той пухлой бельгийке
С черными и блестящими, как лакированные ботинки, волосами,
Которая жила на первом. Она казалась мне птахой
В силках любовника, торговца подержанными автомобилями.
Это он завалил наш подвал старыми глушаками
И помятыми крыльями. Так что, пробираясь
В темный и грязный туалет, расположенный ниже
Уровня проезжей части, мы рисковали покалечить себе ноги.
Как и все в этом доме, девчонка играла
Свою роль в спектакле. Ее телохранителем
Была черная немецкая овчарка, настоящая ведьма,
Которая стерегла ее одиночество и рычала
За дверью, когда кто-нибудь проходил мимо.
Овчарка охраняла ее ото всех
Для торговца автомобилями. Охраняла исправно, хотя
Семь лет спустя и не спасла от конфорки. С ней
У нас ничего не вышло. Не вышло и со Сьюзен,
Которой суждено было блуждать в лабиринте
И ждать Минотавра, занимая телефон ночами,
Когда ты хотела услышать мой голос. Но в тот вечер
Я не мог и предположить, что во мне
Будет кто-то нуждаться. Что пройдет десять лет,
И три из них ты уже будешь в могиле,
И Сьюзен по ночам станет мерить шагами комнату
(Этажом выше той, где мы, обрученные кольцами,
Согревали друг друга на узкой кровати)
И плакать, умирая в одиночестве от лейкемии.
Итак, Лукас привел тебя. Ты
Была в Лондоне один вечер проездом в Париж.
Апрель, 13-е, день рождения твоего отца. Пятница.
Я догадывался, зачем ты сорвалась с места:
Чтобы увидеть ту Европу, о которой
Ты мечтала в Америке. Через несколько лет,
Уже после твоей смерти, я узнал о том,
Какое страшное разочарование тебя ожидало,
О твоих слезах, которые ты проливала в Париже.
Только на одну ночь я отдалил крах твоих надежд,
Этих драгоценных камней, украшавших твое одиночество.
А потом — потом и мечты, за которыми ты гналась, и жизнь,
Которую ты вымаливала, все пошло прахом:
Твой дневник рассказал мне историю этих мук.