Стихотворения - [20]

Люди, склонившись напиться

Видят мёртвых себя.

Спит медведь

В царстве стен

В паутине рек.

Он — перевозчик

В страну мертвецов.

Плата ему за проезд — всё, что есть.

В переводах Виктора Райкина

Лоси

Глупый Лось похож на шагающую крышу.

Заблудился в лесу.

Шел, шел, споткнулся, встал.

Тяжелые костяные мысли растут возле ушей.

Он задрал голову — авось что-то свалится с неба.

Пробует думать,

Возложив тяжесть своих мыслей

На аналой передних ног.

Он не видит мира вокруг себя:

Куда он пропал, этот мир? Какой он хоть с виду?

Лось ломает кустарник, входит в озеро, смотрит на гору и орет:

«Где мое место в жизни? Я не туда попал!»

Разворачивается и выносит на себе пол-озера.

Смотрит с упреком на хихикнувшую под копытом колючку —

Навстречу ему — другой Лось.

Он смотрит на него и думает: «Это только мое отражение!

Где же весь мир? Мой пропавший мир? — причитает Лось. —

И почему я так уродлив?

И ужасно далек от своих копыт?»

Он плачет.

Горькие капли капают с отвислых губ.

Другой Лось стоит рядом и тоже плачет.

Две унылые тени дремучего леса…

Овцебык

Буря грохочет экспрессом: на крыше мира идет транспортировка

Снега к горизонту.

В вышине, словно флюгер,

Стоит Овцебык, укрытый шерстью до самых лодыжек.

Посреди материка белых сумерек, под громыхающими колесами ветра

Он прильнул к оконцам глаз

В своем крошечном замке,

Похожий на рыбешку на дне бурной реки.

Звезды,

Хлипко приколотые к своим дрожащим лучам,

Бестолково сгрудились на самом донышке вечности.

Их мотает каждым порывом ветра,

Они обмерли, ждут, что вот-вот их швырнет в какую-то новую

Бесконечность.

У сломанных деревцев на склоне

Нет сил, чтобы ободрить друг друга;

Они поникли, боясь даже подумать о сосущей бездонности шквала,

Хватающего за шею, чтоб колотить друг друга плечами.

На него смотрят горы,

Словно окоченевшие мамонты разглядывают рекламу кока-колы.

Вокруг него вздымаются моря — и застывают в удивлении,

Так любопытные киты

Окружают пробку из-под шампанского.

А он счастлив.

Там, под заснеженной крышей рогов,

Сгорбившись у камина,

Мурлыкая песенку,

Листает детскую книжку

С картинками про себя самого:

Каким он был вчера, каким станет завтра…

Содрогается Полюс.

Небо свергается с края земли, звезды в ужасе жмутся друг к другу.

Ягуар

Обезьяны зевают или смакуют блох,

Кролики дико орут или слоняются вдоль решеток,

Как дешевые шлюхи, выпрашивая орешки.

Утомленные бездельем лев и тигр

Неподвижны, как солнце. Кольцо удава

Окаменело. В одних вольерах пусто, из других

Слышно сопенье из-под прелой соломы.

Непритязательные картинки.

Но стоит тебе пройти дальше,

И ты увидишь клетку, перед которой

Стоит завороженная толпа и смотрит — как ребенок смотрит сон —

На ягуара, бешено бегущего за сверлами своих зрачков,

Которые плавит ярость. Он не ради разминки —

Глаз счастлив, что слепнет в огне,

От ударов крови в мозгу глохнет ухо —

Он убегает от решеток, клетка значит для него

Не больше, чем убогая халупа для поэта,

В его беге — саванны свободы,

Мир вращается от толчков его лапы,

Горизонты проходят над полом тюрьмы.

Прочие сетевые переводы

Первый урок Ворона (пер. Ивана Соколова)

Бог пытался научить Ворона говорить.

«Любовь, — говорил он. — Скажи, лю — бовь».

Ворон распахнул клюв, и белая акула рухнула в море

И пошла ко дну, всё вращаясь, измеряя свою глубину.

«Нет, нет, — говорил Бог. — Скажи, лю — бовь. Ну же, давай. ЛЮ — БОВЬ»

Ворон распахнул клюв, и вырвались вон и камнем упали

Муха цеце, комар и жук-мертвоед —

Жировать в своих жертвах.

«Последняя попытка, — вымолвил Бог. Ну же, лю — бовь».

Ворон дёрнулся, распахнул клюв и отрыгнул

Огромную мужскую голову без тела.

Бурча и огрызаясь, с глазами навыкате,

Она плюхнулась на землю —

И прежде чем Бог успел что-либо сделать,

Ворон отрыгнул и влагалище, мёртвой хваткой зажавшее шею мужчины.

Двое так и боролись в траве.

Бог силился их разнять, ругался, рыдал —

Ворон сконфуженно смылся.

Подпевка радостному крику младенца (пер. Терджимана Кырымлы)

Она небезупречна

Идёт до воды, не дальше

Приходит с родовыми схватками

В мочках ушей, в подушечках пальцев

Идёт с кровью по капиллярам и до кончиков волос

До послезвучия голоса

Остаётся

Даже за жизнью, даже в костях

Она приходит напевая она не справляется с инструментом

Она приходит слишком хладной остерегается одежды

И слишком поздно жмурясь испуганными глазами

Когда смотрит в колёса

Она приходит неряха в доме не управится

Она лишь наводит чистоту

Она не экономит ей не хватает

Она приходит немая слова не выдавит

Она приносит лепестки в своём соку фрукты неочищенные

Накидку из перьев звериную радугу

Свои любимые меха- вот её речи

Она пришла зачем любовная интрижка вот и всё

Она бы не пришла будь тут совсем безнадёжно

И не плакали бы в городе

(Здесь города не было б)

Мысль-лис (пер. Терджимана Кырымлы)

Я представляю: ровно полночь, лес —

в нём есть живой транзит

опричь часов, две стрелки на нуле,

и белого листа, где палец мой скользит.

Не вижу звёзд в окне,

но нечто, ближе мне,

сам мрак, густая плотность

ступает в одинокость,

хлябь, мягок словно талый снег,

нос лиса тычет след, строку;

мой взгляд последовал за ним: пробег,

прыжок, скачок, вот, снова не сробел,

кладя печать что бисер в снег

между стволов; виляет тень тонка, —

пни, пустошь оминает, — бег