Стихотворения - [13]

(Миллионы лет свистели у него в ушах)

Надел ботинки что вовсе не ботинки

Аккуратно завязал шнурки — и затянул потуже

Чтобы пройти по полу что вовсе не пол

Вниз по лестнице что вовсе не лестница

Мимо картин что вовсе не картины

Чтоб сделать паузу

Вспомнить и забыть ночные сны что вовсе не сны

И было там облако, первобытное, пророк;

И был дождь, его тайнопись, клинопись

На скрижалях солнца;

И был свет с его напыщенной болтовнёй;

Были берёзы, настойчивые, надоедливые.

И ветер, упрёк за упрёком.

За столом он прикрыл глаза чашами ладоней

Словно из благодарности

Избегая отражения в зеркале

Спеша прочитать новости что вовсе не новости

(Миллионы лет вертелись у него в желудке)

Он вступил в круговорот жизни

Но прекратил читать чувствуя вес своей руки

В руке что вовсе не рука

И он не знал что делать с чего начать

Чтобы прожить день что вовсе не день

А Брайтон был картинкой

Британский музей был картинкой

Боевой корабль из Фламборо был картинкой

Барабанная дробь лёд в стакане рты

Растянутые от смеха

Что вовсе не смех

Вот и всё что осталось от картинки

В книге

Под муссонными ливнями

В разрушенной горной хижине

Откуда много лет назад тело его стащил леопард.

Песнь против белого сыча

Белый сыч раздобыл надёжное оружие —

Завещания своих жертв.

Раздобыл глаза, что смотрят дальше жизни

Из старых фосфоресцирующих трупов,

Стащил, как мог, их кости

Из-под обжигающей пурги.

Смерть одолжила ему живот.

Он носит лицо, найденное в море.

Сплетая жилы последних дыханий,

Он связал это всё вместе.

Призрачной иглой скрипа

Он сшил снежное платье,

Из узловатого зоркого льда

Выдавив кровь и жир.

О гляди Сыч гляди

Сквозь стену ледника

На смертное поле

Рыдающего снега и берёзового листа

Где я ем твою душу ложкой из чаши

И песнь моя воспаряет.

Корабль

Держись подальше от корабля, держись подальше.

Или пусть заходит только душа. И то на цыпочках.

Оберни ноги целлофаном.

Не заноси ни страхов, ни пальцев.

Забудь про рот и лёгкие, иначе поймёшь, о чём я.

Тебя сошлют в путешествие

В королевство Личинки.

Держись подальше от корабля.

Это тюрьма. Заключённые в кандалах

С галактиками и снежинками ждут приговора.

Ни вздоха не слышно, ни слезинки не видно.

И если ты крикнешь, крик твой отправится вниз

Свидетельством против тебя, и за борт

Полетят твои шмотки и фотки.

Так что держись подальше от корабля —

Это корабль смерти. С грузом

И экипажем — незримыми бесами,

У которых нет других крючков для твоих надежд,

Кроме раковых клеток или клешней в твоих почках —

Бандой хозяина, заскучавшей и озверевшей

В бесконечных скитаниях между этим светом и тем.

Вот прелестная синеликая старая леди,

Словно сошедшая с плаката об азиатской дизентерии.

Она машет руками, усохшими до овечьих ножек.

Спорит лично с Ангелом Смерти.

Он уже начал нетерпеливо глодать её

Под одеялом, слушая все её речи

И не прерывая.

Не трудись поднимать одеяло.

Взгляни на эти лица с аккуратными причёсками,

Безмолвно глядящие с подушек: они глядят сквозь трёп

На посетителей, словно картинки из рамок.

Это космический корабль, рухнувший из другого измерения

В нашу юдоль камня, времени и железа

И мёртвых от шока слов.

Ибо это корабль увечных,

И крики, слишком высокие для уха,

Оставляют тебя онемевшим от изумления,

Испаряют твои молитвы, как близко подошедшее солнце.

Так что пусть мозг капитулирует, просто тупо гляди

В глаза, что не глаза, а всего лишь дыры, в которых

Есть только кровь и бактерии.

И уходи с корабля, уходи,

Последний груз ошибок собирается двигаться дальше —

Последняя волна несчастных

Освещает тебе путь к зубной щётке.

Так возвращайся. Иначе

Под твой последний вой тебя утянет из мешка нервов

В Рай экипажа.

Колыбельная

Младенец звал Маму — череп чудовищно жал,

Злоба смертного голода, ловушка-зажим без ласки.

Младенец звал Маму — скелет схватил его,

Клацали хрупкие кости, звякали стёкла суставов.

Младенец звал Маму — могила мигала, цепляла,

Распахнутые зубы и распластавшийся флагом язык

Ползли к серванту, Младенец звал Маму.

Мама пришла с бычьими ноздрями

Мама пришла пером на палочке

Мама пришла в шкуре ласки

Оседлав, она поймала нечто бёдрами, сдавила его

Пока змеиное лицо не взмолилось О явись Красота.

Она раскусила уловку, нечто обетовало землю.

Скелет клялся своей столетней силой.

Челюсти черепа отворились. Она расслабилась, отпустила его.

Родила его.

Младенец звал Маму.

Песнь снега

В начале начал

Море крови: вздымалось под волосами.

Топочут копыта, подняты рога.

Бежит. Первочеловек поймал. Освежевал.

Укусил в сердце. Медведь

Бежал и ревел. Он поймал его. Освежевал.

Укусил в сердце. Лосось

Скользил сквозь стену воды. Поймал его,

Съел его сердце. Но пощадил яйца.

Ночь: кости и навоз.

Он счистил кровь с мышц.

Лицом вверх. Уснул.

Сплавил свой призрак подальше от кровавых пальцев,

Подвесил к звёздам.

Мать Всего Сущего его омыла.

Он проснулся с новым ножом.

Испуганный Красный Лис: боялся за свою шкуру.

Укусил Лося: тот стал мёртвым деревом на краю земли.

Укусил лосося: тот утонул якорем

В морской тине.

Укусил медведя: тот сонно зарычал

В каменных корневищах.

В коже слишком тесной для костей,

Ощущая, как ворочается в кишках гнилая трава,

Рыдал Первочеловек.

И Мать Всего Сущего рыдала.

А Лис смеялся под землёй.

Затем Мать Всего Сущего набухла, и море крови расплескалось