Стихотворения - [37]

?

На одной чаше весов находится отношение человека к миру, на другой – существование самого мира (Не быть ли…? …Или не быть?). Философский пласт этого стихотворения включает онтологическую проблематику, подвергая проверке кантианскую идею о разграничении категорий долженствования и бытия. По Ерёмину, между этими категориями – причинно-следственная связь. Тождественность формы самих вопросов (свидетельство об изначальном порядке) подчеркивается в стихотворении их зеркальным построением и кольцевой композицией текста.

Прием столкновения смыслов: отождествления и противопоставления («мир» // «мiр»; «не быть ли… или не быть»), важнейший в поэзии Ерёмина, вводит тему «языкового раскола», системного сдвига: «…И было слово / Явле́нное и, быв раско́лото в сердца́х, / По памяти воспроизведено́».

8

Все стихотворения М. Ерёмина имеют единую строфическую организацию – восьмистишие. Поэтическое новаторство Еремина (ревностно отмеченное, но до конца не понятое его именитым современником[22]), состоит в открытии своей поэтической формулы, дерзость которой выражалась в том, что октава, из строфы, характерной для эпической поэзии, становилась моделью стихотворения-миниатюры, при этом сохраняя инерцию формы. Важно и то, что большинство стихотворений Ерёмина написаны белым ямбом, а не свободным стихом, что намекает на его приверженность традиционализму (отсылка к драматургии Пушкина), в то время как на языковом уровне ориентация на расширение поэтических средств находится в русле поэтики модернизма («научная поэзия» В. Брюсова, В. Маяковский, В. Каменский, Б. Пастернак, В. Хлебников, О. Мандельштам).

Визитной карточкой Ерёмина стал полифонический образ – в нём чувственная сторона, подчеркнутая мастерской визуальной и звуковой прорисовкой, дополняется насыщенной интеллектуальной составляющей (авторские комментарии, уточнения; реминисценции; расширение поэтического словаря научными терминами, условными символами естественных наук; письменными знаками других языков). Движение лирического сюжета такой миниатюры строится на метаморфозах знаковой стороны образа (переключении языкового кода): созерцаемое, мимолетное порождает образ, который становится поводом для философской, исторической или художественной аналогии, для детализации которой автор прибегает к новому сравнению, иной раз в форме метафорического экфрасиса, комментарию.

При этом образы у Ерёмина имеют полигенетический характер, адресующий не только к опыту русского футуризма и акмеизма, но и европейского модернизма, в том числе англо-американского имажизма и вортицизма, античной традиции (развернутым метафорам Гомера), китайской пейзажной лирике.

Многие особенности поэтики М. Ерёмина будут непонятны без знакомства с его художественными переводами 1970–1980‐х годов, в том числе из У. Б. Йетса, Томаса Элиота и Харта Крейна. В переводах кроется исток и некоторых тем, и образов. Так, размышление о том, подразумевает ли понятие «мир» существование человека, звучит в газеле афганского поэта-воина XVII века Хушхаль-хан Хаттака:

Мы говорим? Послушная река несёт наш плот,

Не признавая, что наш плот послушен воле вод.

О том, что человечий род на свете существует,

Не ведает ни дождь, ни снег, ни горных пиков лёд…

(Хушхаль-хан Хаттак).

Эта тема получает у Ерёмина развитие через мотив «природы, не знающей морали» (стихотворение «Предпочитают клёны су́песи и лёгкие сугли́нки…»).

В миниатюре «Всё нет покою одиноко перестойному над поло́гом…» (2017) сходятся восточные и западные линии, питающие поэзию Ерёмина. Здесь возникает образ «поэт-поющее дерево»:

Всё нет покою одиноко перестойному над по́логом

(Сомкнулись кроны жердняка́.) – то малый зверь балýет

В листве, то на́больший когти́т корý, то чей-то клюв

Выстукивает пропитание, и в бо́рти до заката

Несносная возня. А как зати́шье (от ночных

До предрассветных тварей), та́ки

Как не прислушиваться к старческому хрýсту

Своих ветвей?

Этот образ продолжает «древесные» имажи стихотворений Эзры Паунда «A girl» и Харта Крейна «Garden Abstract»[23]. А сам прием появления в финале фигуры «поэта» напоминает принцип газели – в последнем бейте называть тахаллус (прозвище-псевдоним) автора.

Поэзия М. Ерёмина требует от читателя интеллектуальной концентрации. Отсылками к Библии, античной философии, живописи Возрождения, трудам Карла Линнея; реминисценциями к метафизической поэзии XVII века, Шекспиру, естественнонаучным трактатам Гёте, Пушкину, поэзии Серебряного века создается поэтическое пространство, в котором сохраняется изначально заданный ритм. Эта идея следования изначальному Порядку передается Ерёминым графическим акцентированием метрического рисунка, в случае возможности его двойной интерпретации («от рощи – ки́новарь по золоту…»). В этом ритмическом предпочтении – ответ поэта на гамлетовский вопрос своего времени.

Юлия Валиева