Стихотворения - [13]

Зришь лета роскошного храм,

Но видишь и бури ты черны,

И осени скучной приход;

И прячешься в бездны подземны,

Хладея зимою, как лед.

Во мраке лежишь бездыханна, —

Но только лишь при́дет весна

И роза вздохнет лишь румяна,

Встаешь ты от смертного сна;

Встанешь, откроешь зеницы

И новый луч жизни ты пьешь;

Сизы расправя косицы,

Ты новое солнце поешь.

Душа моя! гостья ты мира:

Не ты ли перната сия?

Воспой же бессмертие, лира!

Восстану, восстану и я, —

Восстану, — и в бездне эфира

Увижу ль тебя я, Пленира?

1792; 1794

Призывание и явление Плениры

Приди ко мне, Пленира,

В блистании луны,

В дыхании зефира,

Во мраке тишины!

Приди в подобьи тени,

В мечте иль легком сне,

И, седши на колени,

Прижмися к сердцу мне;

Движения исчисли,

Вздыхания измерь,

И все мои ты мысли

Проникни и поверь,

Хоть острый серп судьбины

Моих не косит дней,

Но нет уж половины

Во мне души моей.

Я вижу, ты в тумане

Течешь ко мне рекой!

Пленира на диване

Простерлась надо мной,

И легким осязаньем

Уст сладостных твоих,

Как ветерок дыханьем,

В объятиях своих

Меня ты утешаешь

И шепчешь нежно вслух:

«Почто так сокрушаешь

Себя, мой милый друг?

Нельзя смягчить судьбину,

Ты сколько слез ни лей;

Миленой[141] половину

Займи души твоей».

1794

Вельможа

Не украшение одежд

Моя днесь муза прославляет,

Которое в очах невежд

Шутов в вельможи наряжает;

Не пышности я песнь пою;

Не истуканы за кристаллом,

В кивотах[142] блещущи металлом,

Услышат похвалу мою.

Хочу достоинствы я чтить,

Которые собою сами

Умели титлы заслужить

Похвальными себе делами;

Кого ни знатный род, ни сан,

Ни счастие не украшали;

Но кои доблестью снискали

Себе почтенье от гражда́н.

Кумир, поставленный в позор[143],

Несмысленную чернь прельщает;

Но коль художников в нем взор

Прямых красот не ощущает, —

Се образ ложныя молвы,

Се глыба грязи позлащенной!

И вы, без благости душевной,

Не все ль, вельможи, таковы?

Не перлы перские на вас

И не бразильски звезды ясны[144], —

Для возлюбивших правду глаз

Лишь добродетели прекрасны,

Они суть смертных похвала.

Калигула! твой конь в Сенате

Не мог сиять, сияя в злате:

Сияют добрые дела.

Осел останется ослом,

Хотя осыпь его звездами;

Где должно действовать умом,

Он только хлопает ушами.[145]

О! тщетно счастия рука,

Против естественного чина,

Безумца рядит в господина,

Или в шумиху[146] дурака.

Каких ни вымышляй пружин.

Чтоб мужу бую умудриться,

Не можно век носить личин,

И истина должна открыться.

Когда не сверг в боях, в судах,

В советах царских сопостатов, —

Всяк думает, что я Чупятов[147]

В мароккских лентах и звездах.

Оставя скипетр, трон, чертог,

Быв странником, в пыли и в поте,

Великий Петр, как некий бог,

Блистал величеством в работе:

Почтен и в рубище герой!

Екатерина в низкой доле

И не на царском бы престоле

Была великою женой.

И впрямь, коль самолюбья лесть

Не обуяла б ум надменный, —

Что наше благородство, честь,

Как не изящности душевны?

Я князь — коль мой сияет дух;

Владелец — коль страстьми владею;

Болярин — коль за всех болею,

Царю, закону, церкви друг.

Вельможу до́лжны составлять

Ум здравый, сердце просвещенно;

Собой пример он должен дать,

Что звание его священно,

Что он орудье власти есть,

Подпора царственного зданья;

Вся мысль его, слова, деянья

Должны быть — польза, слава, честь.

А ты, вторый Сарданапал![148]

К чему стремишь всех мыслей беги?

На то ль, чтоб век твой протекал

Средь игр, средь праздности и неги?

Чтоб пурпур, злато всюду взор

В твоих чертогах восхищали,

Картины в зеркалах дышали,

Мусия, мрамор и фарфор?

На то ль тебе пространный свет,

Простерши раболепны длани,

На прихотливый твой обед

Вкуснейших яств приносит дани,

Токай — густое льет вино,

Левант[149] — с звездами кофе жирный, —

Чтоб не хотел за труд всемирный

Мгновенье бросить ты одно?

Там воды в просеках текут

И, с шумом вверх стремясь, сверкают;

Там розы средь зимы цветут

И в рощах нимфы воспевают

На то ль, чтобы на всё взирал

Ты оком мрачным, равнодушным,

Средь радостей казался скучным

И в пресыщении зевал?

Орел, по высоте паря,

Уж солнце зрит в лучах полдневных —

Но твой чертог едва заря

Румянит сквозь завес червленных;

Едва по зыблющим грудям

С тобой лежащия Цирцеи

Блистают розы и лилеи,

Ты с ней покойно спишь, — а там?

А там израненный герой,

Как лунь[150] во бранях поседевший,

Начальник прежде бывший твой,

В переднюю к тебе пришедший

Принять по службе твой приказ, —

Меж челядью твоей златою,

Поникнув ла́вровой главою,

Сидит и ждет тебя уж час!

А там — вдова стоит в сенях[151]

И горьки слезы проливает,

С грудным младенцем на руках,

Покрова твоего желает.

За выгоды твои, за честь

Она лишилася супруга;

В тебе его знав прежде друга,

Пришла мольбу свою принесть.

А там — на лестничный восход

Прибрел на костылях согбенный,

Бесстрашный, старый воин тот,

Тремя медальми украшенный,

Которого в бою рука

Избавила тебя от смерти, —

Он хочет руку ту простерти

Для хлеба от тебя куска.

А там, — где жирный пес лежит,

Гордится вратник галунами, —

Заимодавцев полк стоит,

К тебе пришедших за долгами.

Проснися, сибарит! — Ты спишь

Иль только в сладкой неге дремлешь,

Несчастных голосу не внемлешь

И в развращенном сердце мнишь:

«Мне миг покоя моего

Приятней, чем в исторьи веки;

Жить для себя лишь одного,

Лишь радостей уметь пить реки,

Лишь ветром плыть, гнесть чернь ярмом;

Стыд, совесть — слабых душ тревога!